Мой мальчик

И даже при том, что в жизни такие идиллические сцены – большая редкость, нечто подобное происходило здесь и сейчас. Поначалу Уилл счел это довольно отвратительным: ведь если люди не способны вместе жить, подумал он, то нужно, по крайней мере, иметь мужество хоть немного ненавидеть друг друга. Но через какое-то время, когда Уилл немного выпил, он начал приходить к мысли, что попытка достичь гармонии раз в году – не такая уж недостойная цель. Главное, что созерцание кучи народу, пытавшегося найти общий язык, радовало Маркуса, а даже при всем своем цинизме Уилл не мог бы пожелать Маркусу под Рождество ничего, кроме счастья. На Новый год он даст зарок вернуть себе немного былого скептицизма, а до тех пор будет следовать всеобщему настрою и улыбаться даже тем, кто ему не нравится. Ведь если ты кому-то улыбнулся, это еще не означает, что вы теперь друзья на всю жизнь? Позднее, когда возобладал здравый смысл и началась всеобщая перепалка, Уилл понял, что улыбки не обязывают даже к однодневной дружбе, но на пару часов он был рад поверить в то, что мир перевернулся с ног на голову.

Он пришел с подарками для Фионы и Маркуса. Маркусу он подарил виниловую пластинку с альбомом «Невермайнд», потому что CD-плеера у них не было, и футболку с портретом Курта Кобейна, чтобы он не отставал от Элли; для Фионы купил классную и довольно дорогую вазу из простого стекла, потому что после происшествия с больницей она пожаловалась, что ей некуда ставить цветы. Маркус подарил Уиллу книжку по отгадыванию кроссвордов, чтобы ему было легче играть в «Обратный отсчет», а Фиона, шутки ради, – «Пособие для родителей-одиночек».

– В чем тут шутка? – спросила Линдси.

– Да так, – поспешил сказать Уилл, и выглядело это, честно говоря, довольно странно.

– Уилл выдумал себе ребенка, чтобы вступить в общество родителей-одиночек, – пояснил Маркус.

– А, вот оно что, – сказала Линдси.

Видевшие его впервые Линдси, ее мама и Клайв посмотрели на него с некоторым любопытством, но он не стал распространяться на эту тему. Он им просто улыбнулся, как будто это было естественной реакцией в подобных обстоятельствах. Тем не менее ему бы не хотелось пояснять, в чем эти обстоятельства состояли.

Обмен подарками не занял много времени, и, за исключением единственного подарка, все они представляли собой обычную ерунду, но, учитывая сложную паутину взаимоотношений между присутствующими, это настораживало. Шоколадный пенис – это, конечно, хорошо, подумал Уилл (вообще-то, он так не считал, но пытался проявлять терпимость – пусть каждый живет как хочет), но уместно ли дарить шоколадный пенис одинокой и лишенной секса бывшей подружке твоего нынешнего друга? Вряд ли, потому что в этом есть что-то бестактное, – не лучше ли по такому случаю вообще оставить всю эту тему с пенисами в покое? – и к тому же Фиона не показалась Уиллу любительницей шоколадных пенисов, но она все равно посмеялась.

По мере того как гора разорванной оберточной бумаги росла, Уилл понял, что практически любая вещь, подаренная в подобных обстоятельствах, может быть воспринята как бестактность или как подарок со скрытым смыслом. Фиона подарила Линдси шелковое белье, будто желая сказать: «Да меня совершенно не волнует, что вы там, ребята, делаете по ночам», а Клайву – новую книгу, озаглавленную «Неизвестная история», словно выражая этим нечто совершенно противоположное. Клайв подарил ей кассету Ника Дрейка [43] , и, хоть он по-прежнему ничего не знал о том, что произошло с Фионой, Уиллу показалось несколько странным его решение вручить альбом суицидально-депрессивной музыки человеку, потенциально склонному к суицидальной депрессии.