Мой мальчик

– Я тебе разрешаю. И, если собираешься быть сегодня моим спутником, я настаиваю, чтобы ты выпил чего-нибудь нормального. Я кое-что плесну тебе в колу, ладно?

– Ладно.

Элли исчезла из виду, и Маркус огляделся вокруг, чтобы найти маму: она стояла и разговаривала с незнакомым мужчиной и часто смеялась. Он обрадовался, потому что нервничал из-за предстоящего вечера. Уилл сказал ему присматривать за мамой на Новый год, и, хоть он и не объяснил почему, Маркус догадался: в это время многие из тех, кому было тяжело, кончали с собой. Где-то он про это видел, кажется в сериале из жизни нью-йоркской полиции, и поэтому предстоящий вечер навис над ним темным облаком. Он решил следить за мамой весь вечер, пытаясь заметить в ее взгляде, голосе или словах что-то, что могло бы выдать намерение сделать это снова, но все выходило по-другому: она, как и все вокруг, потихоньку напивалась и хохотала. Разве люди убивают себя через пару часов после того, как на празднике хохотали до упаду? Видимо, нет, подумал он. Когда смеешься, от мыслей о самоубийстве тебя отделяет огромное расстояние – теперь, размышляя об этом, он оперировал милями. Со «Дня дохлой утки» он представлял самоубийство мамы как край пропасти: иногда, в дни, когда она выглядела грустной или отрешенной, ему казалось, что они находятся в опасной близости к этому краю, а в другие дни, например на Рождество или сегодня, – что они за сотни миль от этой пропасти и мчатся по шоссе на автомобиле. В «День дохлой утки» они чуть не свалились в нее: ужасный визг тормозов и два колеса, свесившихся в пропасть.

Элли вернулась с пластиковым стаканчиком в руках, в котором плескалось нечто похожее на колу, но только с запахом алкоголя.

– Что там?

– Шерри.

– Вот, значит, что пьют люди? Колу и шерри? – Он осторожно глотнул. На вкус густая жидкость была приятной, сладкой и согревающей.

– Ну, так почему же у тебя был такой дерьмовый год? – спросила Элли. – Мне ты можешь рассказать. Тетушка Элли все поймет.

– Просто… не знаю. Произошло много всего ужасного. – Ему не хотелось рассказывать Элли, что конкретно произошло, потому что он не знал, друзья они или нет. Еще неизвестно, чего от нее ждать: быть может, в один прекрасный день она зайдет к себе в класс и раструбит об этом всем вокруг, или, может, поймет правильно. Но рисковать не стоило.

– Твоя мама пыталась покончить с собой, да?

Маркус посмотрел на нее, сделал большой глоток коктейля, и его чуть не стошнило прямо на Элли.

– Нет, – ответил он быстро, когда прокашлялся и проглотил нахлынувшую волну.

– Разве?

– Ну, – сказал он, – не совсем.

Он понимал, как глупо это прозвучало, и залился краской, но тут Элли расхохоталась. Он и забыл, что умеет ее так смешить, и ему стало легче.

– Прости, Маркус. Я понимаю, что это серьезно, но ты такой смешной.

Тогда он тоже захихикал, а во рту у него был вкус отрыжки шерри.

Маркус никогда прежде серьезно не разговаривал ни с кем из сверстников. У него, конечно, бывали серьезные разговоры с мамой, с папой, с Уиллом – ну, почти серьезные. Но с ними вполне естественно вести подобные разговоры, хотя, конечно, и тут нужно следить за тем, что говоришь. А с Элли он чувствовал себя по-другому; как-то проще, хотя она, во-первых, девчонка, во-вторых – старше его и, в-третьих, довольно жуткая.

Оказывается, она давно все знала – подслушала разговор своей мамы и Сьюзи сразу после того, как это произошло, но связала все с Маркусом гораздо позже.

– И знаешь, что я подумала? Сейчас мне это кажется ужасным, но тогда я подумала: «Почему она не может убить себя, если ей этого хочется?»

– Но у нее есть я.

– Тогда я тебя еще не знала.

– Нет, я имею в виду, каково бы тебе было, если бы твоя мама решила покончить с собой?

Элли улыбнулась.

– Каково бы мне было? Не очень. Потому что я люблю свою маму. Но все-таки это ее жизнь.

Маркус задумался. Он не знал, действительно ли его мама может распоряжаться своей жизнью.

– А если у тебя есть дети? Тогда ведь это уже не твоя жизнь.

– У тебя же есть папа. Он бы присматривал за тобой.

– Да, но… – В том, что говорила Элли, что-то было не так. Получалось, как если бы его мама простудилась, а в бассейн его отвел бы папа.

– Понимаешь, если бы твой папа покончил с собой, никто бы не сказал, что, мол, ах, у него же сын. А когда это делают женщины, все в шоке. Разве справедливо?

– Это потому, что я живу с мамой. Если бы я жил с папой, то он тоже не мог бы распоряжаться своей жизнью.

– Но ты же не живешь с папой. Да и вообще, кто живет с папами? У нас в школе у кучи детей родители в разводе. И никто из них не живет с папами.

– А Стивен Вудс?

– Ну хорошо, Стивен Вудс, ты победил.