Мой мальчик

Они с Уиллом пошли поиграть в видеоигры, и оказалось, что центр развлечений «Ангел», с его сумасшедшей иллюминацией, сиренами, взрывами и громыханием, – место, по кошмарности вполне подходящее для того тяжелого разговора, что им предстоял. Все происходящее напоминало карикатурное предложение руки и сердца. Уилл выбрал обстановку, которая смягчила бы сердце Маркуса и способствовала положительному ответу, а все, что требовалось от него самого, – это говорить напрямик.

– Да здесь нечего понимать, – беззаботно сказал Уилл. По правде, это было не так. Такому, как Маркус, требовалось понять очень многое, и Уилл знал, почему ему это так трудно.

– Но почему ты ей сказал, что я твой сын?

– Я ей этого не говорил. Она просто все неправильно поняла.

– Так почему было просто не объяснить: «Извини, ты все не так поняла»? Она бы, наверное, не очень огорчилась. Какая ей разница, папа ты мне или нет?

– Разве с тобой не бывало такого, что в какой-то момент собеседник что-то неправильно трактует, а дальше все накручивается одно на другое и потом поздно расставлять все на свои места? Например, он подумал, что тебя зовут Марк, а не Маркус, и потом каждый раз говорит: «Здравствуй, Марк!» – а ты думаешь про себя: «Не стоит его поправлять, потому что он со стыда сгорит, если поймет, что уже полгода называет меня Марком».

– Полгода!

– Ну, или сколько там это продолжается.

– Я просто поправлю его, когда он ошибется в первый раз.

– Это не всегда возможно.

– А как может быть невозможно поправить человека, если он перепутал твое имя?

– Так.

Уилл по опыту знал, что это не всегда получается. Один из его соседей, живущих напротив, милый горбатый старичок с противным йоркширским терьером, называл его Биллом – называл всегда и, похоже, будет так называть до конца дней своих. Конечно, это раздражало Уилла, потому что ему казалось, что он уж никак не походит на какого-то там Билла. Билл не стал бы курить дурь и слушать «Нирвану». Так почему же он оставлял это недоразумение неразрешенным? Почему четыре года назад он просто не сказал: «Вообще-то, меня зовут Уилл»? Конечно, Маркус был прав, но какой толк в этой правоте, когда весь мир вокруг не прав?

– В любом случае, – продолжал он деловым тоном, словно хотел покончить с разговором побыстрее, – главное – эта женщина думает, что ты – мой сын.

– Так скажи ей, что это не так.

– Не могу.

– Почему?

– Маркус, сколько можно возвращаться к одному и тому же? Почему ты просто не можешь принять ситуацию такой, как есть?

– Если хочешь, я сам ей скажу. Я могу.

– Спасибо тебе большое, Маркус, но это не поможет.

– Почему?

– О, ради бога! Потому что у нее редкое заболевание, и если ей скажут неправду и она в нее поверит, а через какое-то время узнает правду, то у нее закипят в голове мозги и она умрет.

– Сколько, ты думаешь, мне лет? Черт! Из-за тебя меня только что убили.

Уилл начал понимать, что, вопреки его собственному мнению, врун из него неважный. Он, конечно, врал со вкусом, но энтузиазм отнюдь не гарантировал успеха, и уже в который раз он оказывался в ситуации, когда после нескольких минут, дней или недель невольного вранья ему приходилось произносить унизительную правду. Хорошим врунам этого делать не приходится. Хороший врун давно бы убедил Маркуса, что существует тысяча причин для того, чтобы притвориться его сыном, но в голову Уиллу пришла всего одна.

– Послушай, Маркус. Мне очень нравится эта женщина, и, чтобы заинтересовать ее, я не мог придумать ничего лучшего, чем позволить ей поверить в то, что ты мой сын. Вот так. Мне очень жаль. И мне жаль, что я сразу тебе в этом не признался.

Маркус уставился в экран игрового автомата – он только что был взорван гибридом Робокопа и Годзиллы – и сделал большой глоток из банки с колой.

– Ничего не понимаю, – сказал он и демонстративно рыгнул.

– Да ладно тебе, Маркус. Хватит.

– Что значит, она тебе очень нравится? Чем она тебе так нравится?

– Ну… – Уилл застонал от отчаяния. – Маркус, позволь мне сохранить хоть капельку достоинства. Это все, о чем я прошу. Хоть немного, хоть самую малость.

Маркус посмотрел на него так, как будто Уилл внезапно заговорил с ним по-китайски.

– А какое отношение твое «собственное достоинство» имеет к тому, что она тебе нравится?

– Хорошо. Черт с ним, с достоинством. Я его недостоин. Она мне нравится, Маркус. Я хочу с ней встречаться. Хочу, чтобы она стала моей подружкой.

Наконец Маркус отвел глаза от экрана, и Уилл заметил в них довольное и зачарованное выражение.

– Правда?