Мой Милош

Я упомянула о том, что строки из стихотворения Чеслава Милоша высечены на гданьском памятнике. На нем же высечены два стиха из псалма в переводе Милоша: «Господь даст силы своему народу, Господь даст своему народу благословенье мира». В июне нынешнего года, когда поэт-изгнанник после 30 лет отсутствия побывал в Польше, «Солидарность» устроила ему прием в том гданьском зале, где десять месяцев назад проходили переговоры забастовщиков с правительством, закончившиеся победой польских рабочих. К встрече с Милошем на стене зала был вывешен плакат: «Народ даст силы своему поэту». Какое признание может быть дороже этого?

1981

«Национализмы моей части Европы» Czesław Miłosz. Rok myśliwego. Paryż: Instytut Literacki, 1990

«Годом охотника» назвал Чеслав Милош свою новую книгу в память книжки, которую любил в свои школьные годы.

Автором ее был Влодзимеж Корсак, никогда не числившийся среди литераторов, но известный среди любителей природы, особенно той, первобытной красотою которой славились земли былого Великого Княжества.

Земли былого Великого Княжества Литовского – тот ареал, куда мысли здесь рожденного нобелевского лауреата возвращаются в последние годы постоянно. Этим землям в первую очередь, а затем уже судьбам Польши, Центральной Европы и, в конечном счете, мира посвящен этот своеобразный дневник, который Чеслав Милош вел между 1 августа 1987 и 30 июля 1988 года.

«Год охотника» скорее напоминает поэтические сборники Милоша последних лет, где стихотворная ткань свободно переходит в прозаические воспоминания или даже изыскания по истории того же Великого Княжества Литовского (нередко со включением документов на «русском», то есть старобелорусском, языке[71] – официальном языке Великого Княжества Литовского до его окончательного поглощения Польшей), нежели книги его прозы и публицистики. Форма дневника позволяет поэту и принять отчасти форму мемуаров, и не принять ее до конца: вспоминать не последовательно, не хронологически, а в связи с «сиюминутными» стимулами вспоминания. В такую структуру сегодняшние размышления над сегодняшними проблемами вписываются естественно.

«Литвин» Милош обладает поразительной, иногда прямо вызывающей независимостью от польских патриотических клише, довольно часто затуманивающих действительность. Примером тому может служить его апология (не побоимся этого слова) Юзефа Мацкевича, в которой он смыкается с представителями молодого поколения поляков, жадно расхватывающих книги Мацкевича – бестселлеры подпольного книжного рынка (по крайней мере, пока таковой существовал), и резко расходится с патриотическими критиками и клеветниками Мацкевича. Посвященная Мацкевичу статья «Конец Великого Княжества Литовского» (напечатанная в юбилейном, 500-м выпуске парижской «Культуры», а затем по-русски в 61-м «Континенте») была извлечена Милошем именно из этого «охотничьего» дневника еще до его публикации, разумеется, с опущением дневниковых дат и отдельных текущих заметок. Из книги можно было бы извлечь еще целый ряд «статей», но читать дневник подряд оказывается куда интереснее. Например, эссе о Ярославе Ивашкевиче, талантливом поэте, а в послевоенные годы прислужнике коммунистического режима, прерывается такой записью:

Два дня тому назад смотрел фильм Бертолуччи «Последний император». Это фильм о благотворном влиянии тюремной педагогики, которая даже бывшего императора и коллаборанта японцев способна за десять лет чистки мозгов превратить в добродетельного гражданина. То есть гимн во славу исправительно-трудовых лагерей (курсивом здесь и далее – по-русски в тексте. – НГ) в их китайском варианте. Помню фильм «Путевка в жизнь» о замечательных педагогах из НКВД. Но американская публика, очарованная постановочной роскошью, даже не замечает преподносимого ей тезиса и усваивает только, что японцы были бяки и что коллаборанты были гуманно наказаны.