Мой Милош

Стихотворение написал Ян Даровский, силезец, родившийся в 1926 году и во время войны призванный в ряды Вермахта; в Нормандии он перешел на сторону союзников и вступил в польскую армию. Затем поселился в Лондоне, где выбрал профессию печатника, и принадлежал к группе молодых польских поэтов «Континенты». Он сотрудничал со многими периодическими изданиями как поэт, литературный критик и переводчик польской поэзии на английский язык и английской на польский. Выпустил два сборника стихотворений: «Древо преткновения» (Лондон, 1969) и «Нежданные жизни» (Лондон, 1990).

И вот стихотворение, озаглавленное «Post mortem»:

Ушли под нашу землю со звездой Давида,
двуокисью псалмов смертельных воздух отравили,
нам задыхаться, нам, свидетелям убийства,
склонясь, идти в истории об руку с палачом.

И выпивка не в помощь. На поверхность

всплывает масляным пурпуром наше лицемерье.
Не в помощь памятники, даже то, что беззащитны
мы были, как они. Не всех печалил меч,

для нас Гордиев узел разрубавший,

две жизни нации рассекший.
И выпивка не в помощь – Лета глупцов и трусов.

В белых перчатках подавать убийца

способен руку тем, что уцелели.
Может сказать: смотри, моя десница
чиста – она не знала,
что творила шуйца.

Задумчивый ура-христианин,

в Атлантику отряхивая пепел от сигары,
может сказать: ну да, была рука
и надпись, только я очки забыл.

Но мы – мы в заговоре были старше всех,

даже к молчанью не принуждены,
мы ели общий хлеб, из тех же родников
мы пили, руки их касались нас,
руки бескровные портных библейских.
………………………………
И те же руки стали ветром за окном
и раздирают алый стыд венка,
раздирают память.

Это стихотворение можно читать как операцию, производимую на коллективном подсознании, что в свою очередь заставляет искать ответа на вопрос, существует ли таковое. Но массовое убийство народа польских евреев, совершенное гитлеровцами, – это исторический факт такого веса и такой устойчивости, что невозможно не задуматься, какие следы оно оставило в нашей психике.

Кто знает, может быть, это произведение заслуживает быть проанализированным, стих за стихом, с полемическими намерениями по отношению к выраженному в нем чувству вины? Не последнее значение приобретает это произведение еще и тем, что подобные слова вообще не застряли в горле у польского поэта.

Но что скрывается за тем фактом, что такое стихотворение написано вне Польши? Какой род цензуры, внешней или внутренней, не позволил поэтам в Польше поднять подобную тему?

«Антология польской поэзии в изгнании» весьма богата, и жаль, что отечественные читатели не знают ни имени Яна Даровского, ни многих других имен поэтов, пишущих за границами страны.

2003

О Чеславе Милоше

Мои статьи

«Культура» №№ 11/398 и 12/399 (ноябрь и декабрь 1980) (Отрывок)

В обоих номерах на редкость много стихов. Среди авторов – совсем молодой Ярослав Брода из Вроцлава, краковский поэт Адам Загаевский из «мартовского поколения», то есть из тех, кто был студентами в 68-м году, и такие видные представители старшего поколения, как живущий последние 10 лег в эмиграции Витольд Вирпша и живущий на родине Ежи Загурский, начинавший когда-то в виленской литературной группе «Жагары» вместе с Чеславом Милошем (если не ошибаюсь, он впервые публикуется в «Культуре» – притом под одним из двух стихотворений стоит дата «1956», под вторым – «1980»).

Но вот и произнесено имя Милоша.

11-й номер открывается сообщением о Нобелевской премии Чеславу Милошу, «который, по формулировке Шведской Академии, с бескомпромиссной проницательностью выявляет угрожаемое положение человека в мире, полном острых конфликтов».