Мой милый Фантомас (сборник)

Вообще-то кончилось тем, что принялись женщин разнимать, на что мадам Овчаркина норовила выхватить мой глаз, да и девушка без разбору пнула ногой. Однако ваш слуга уже был начеку. Из баталии мы исполнителей наконец извлекли – девицу в изодранной кофточке, мадам с отломанной дужкой очков. Выяснилось тут же (нашлись знающие люди), что гражданка Собакина по жизни не в себе и всевозможные представления устраивать горазда. Все одно, лично я вынес из ристалища чувство торжества справедливости.

Трезвенник

Уж вы поняли, конечно, что Артем Костров из тех, глядя на которых получаешь улыбку и некоторое упокоение, ибо неизбежно приходит мысль о надежности собственной душевной стати.

Однажды, к примеру, отсутствовал парень в обозримости с год. Идем улицей как-то с приятелем. Артем навстречу.

– Ты чего пропал! – восхитились мы.

– Да ну… – уныло отвел взгляд мужчина и удрученно махнул рукой.

Жест известный, мы радостно подобрались. Пара-тройка фраз, мы давили. Артем поднял глаза, смущенно улыбнулся, распрямляясь, как водится:

– Что-то я одно время частить начал (шлепнул тылом ладони себя по горлу), думаю, завяжу-ка с этим делом наглухо. Ушел в засаду.

– Иди ты, – сурово и ликующе, выдохнул приятель. – Ну – и?…

– Ощущения приличные. Книг прочел несколько. Верите, нет, Ортегу-и-Гассета освоил. Тонкий парень – демократия, ребята, это восстание масс.

– Прикольно… – утопая в блаженстве, сообщил приятель, – дома, поди, идиллия.

Артем нахмурился и, видно, подумал. Но мысль умолчал. Вернее, увильнул на иное, но уже понятно было, здесь что-то не так. Мы насели.

Итак:

– Хм, идиллия!? Не то слово… Ремонт дома сделал, с дочкой музыкой до такой степени дозанимался, что ее на смотр отправили. Парень по алгебре пятерки шлепает только так – в кои веки. Инициатор стал невозможный. – Артем возбудился, глаза заблестели, речь стала напористой, живой. – Взять дачу. Ну очень я не против данной вещественной коллизии. Этак прибудешь, шмотье перекинешь и… рюмочку. После пары-тройки опрокинутых – душевно бесчисленно. Одна беда, крыша у нас давно капитально подтекает и требует тщательного отношения. Прежде чем до нее руки приложить, набираюсь я обычно основательно и отсюда делаю некоторые погрешности – то шифер нечаянно пробил, то у печной трубы козырек повредил. Собственно, и на земле получаются некоторые ошибки, отчего имеют место нарекания от самой прекрасной из половин…

Мы закурили.

– Вообразите теперь, трезв как мамонт и, стало быть, существую во всеоружии. Полез на крышу рациональный и ловкий до последней крайности… Получилась там неудобная схема расположения – описывать подробности не стану. От трезвого образа жизни и, соответственно, ловкости рискнул я на подвиг. Да не рассчитал, грохнулся с крыши гораздо, ключица пополам…

Артем отчего-то прижмурился, словно кот. Впрочем, резво гримасу унял.

– Ну, что поделать, такова селява – три месяца дружил с гипсом. Заметьте – рюмки в период не усугубил. Отринул, значится, оковы, а кругом осень, запахи и прочие рапсодии. По этому случаю ринулся на дачу, ибо сделал давно обещание супруге подлатать пол… Подлатал. Почти. Как я находился один, пришлось мне соорудить некое очень инженерное сооружение из бобышки и других подручных средств, чтоб вогнать капризную половицу куда положено. Бобышка и подкузьмила. Короче, ступня пополам.

Природа улыбалась.

– Сильно захотелось выпить. Но кроме Ортеги-и-Гассета соприкоснулся в тот период с Шопенгауэром. Воля, братцы, тем самым – ни Павел, ни свобода – сила. Словом, ни-ни. Перелом сложный, поместили в больницу. Представьте, мужественно и трезво перенеся жизненные удары, добился того, что кости худо-бедно сложились. Удалили с меня переходящие лечебные причиндалы, оставили только гипс на ступне. И то, например, большой палец, пусть и неказистый на вид, торчал вне защиты на радость истосковавшегося зрения. И вообще, завтра на выписку…

Иду, соответственно, на костылях приятно по коридору. Навстречу перемещается собрат с приспособлением, которое представляет из себя обруч с ножками. И прекрасно, перемещайся, собрат. Нет же, только поравнялись, качнуло парня ко мне с протянутой рукой для пожатия в связи с взаимностью и несколько сшибло приспособлением костыль… – Артем обескуражено развел руки. – Вы понимаете, в воспитии-то мне и от кулаков доводилось увертываться, даже от машины. А тут… Сшибло-то костыль самую малость. Однако настолько трезвая сущность случилась напряжена приключениями жизни, что дернуло чрезвычайно, в результате грохнулся отчетливо. Мало того что мужика уронил, угодил оставшимся пальцем в его металлические приспособления. Пополам, разумеется…

На ресницах Артема повисла слеза. Мы, хрюкая, зашлись.

– Мне жена уж сама флакончик заначила. Чуткий человек…

Безмятежное небо чудесно сияло, ветерок приятельски лип к здоровым щекам. Прохожие были просты и милы. Костров, смахнул слезинку, как истинный артист из последних сил воздерживаясь от взаимного смеха.

– Верно говорят, пьяный, что кошка… Словом, вы сейчас куда, мужики? Я с вами.

Топор