Артем отчего-то прижмурился, словно кот. Впрочем, резво гримасу унял.
— Ну, что поделать, такова селява — три месяца дружил с гипсом. Заметьте — рюмки в период не усугубил. Отринул, значится, оковы, а кругом осень, запахи и прочие рапсодии. По этому случаю ринулся на дачу, ибо сделал давно обещание супруге подлатать пол… Подлатал. Почти. Как я находился один, пришлось мне соорудить некое очень инженерное сооружение из бобышки и других подручных средств, чтоб вогнать капризную половицу куда положено. Бобышка и подкузьмила. Короче, ступня пополам.
Природа улыбалась.
— Сильно захотелось выпить. Но кроме Ортеги-и-Гассета соприкоснулся в тот период с Шопенгауэром. Воля, братцы, тем самым — ни Павел, ни свобода — сила. Словом, ни-ни. Перелом сложный, поместили в больницу. Представьте, мужественно и трезво перенеся жизненные удары, добился того, что кости худо-бедно сложились. Удалили с меня переходящие лечебные причиндалы, оставили только гипс на ступне. И то, например, большой палец, пусть и неказистый на вид, торчал вне защиты на радость истосковавшегося зрения. И вообще, завтра на выписку…
Иду, соответственно, на костылях приятно по коридору. Навстречу перемещается собрат с приспособлением, которое представляет из себя обруч с ножками. И прекрасно, перемещайся, собрат. Нет же, только поравнялись, качнуло парня ко мне с протянутой рукой для пожатия в связи с взаимностью и несколько сшибло приспособлением костыль… — Артем обескуражено развел руки. — Вы понимаете, в воспитии-то мне и от кулаков доводилось увертываться, даже от машины. А тут… Сшибло-то костыль самую малость. Однако настолько трезвая сущность случилась напряжена приключениями жизни, что дернуло чрезвычайно, в результате грохнулся отчетливо. Мало того что мужика уронил, угодил оставшимся пальцем в его металлические приспособления. Пополам, разумеется…
На ресницах Артема повисла слеза. Мы, хрюкая, зашлись.
— Мне жена уж сама флакончик заначила. Чуткий человек…
Безмятежное небо чудесно сияло, ветерок приятельски лип к здоровым щекам. Прохожие были просты и милы. Костров, смахнул слезинку, как истинный артист из последних сил воздерживаясь от взаимного смеха.
— Верно говорят, пьяный, что кошка… Словом, вы сейчас куда, мужики? Я с вами.
Топор
Случился с Артемом Костровым случай. Обладал он в свое время душой и с ней происходили колебания: радовалась по некоторым поводам, умилялась, в общем, употребляла прочие действия вроде успокаиваться, надеяться, обижаться и так далее. Разумеется, огорчалась: душа к этому роду деятельности у всех гораздо расположена, и наш друг от народа не удалялся. По очередному последнему поводу выпил он количество очень суразное для состояния шаткости и делал зигзаги из ресторана домой. Уже подходя к месту жительства — дело произошло вечернее, темное — напоролся на аналогично душевного товарища, с огорчением превышающим костровское: дядя лежал. Не стал обходить, а пустился соболезновать и тормошить туловище. Лицо гражданина на первый взгляд получилось неказисто: кожа пластилиновая — будто из него продолжительное время удаляли кровь — веки плотно закрытые, кожей тонкие и отсюда глаза очень выпуклые. Однако на второй осмотр волосы нашли приятную седину и даже прическу, на собственнике разместился приличный плащ, брюки с одной из стрелок и прочее, — все это говорило о прилежной и заботливой натуре. Словом, удрученность не так чтобы соответствовала облику. Вероятно, этот момент и разогрел соболезнование, столь внятно Артем мужчину потрогал, что оный в итоге встал и даже ударил говорить. В общем, подружились они на некоторое время, потому что Костров психологически поведал собственный предмет расстройства, дабы привести потерпевшего в равновесие. Сделал он поступок сильно умно — дяденька начал уже Артема приводить в пригодный для жизни коленкор. Дескать, не уставайте перечить обстоятельствам, громоздил рецепты:
— Людям доверьтесь.
Костров, следуя уму, нюнил:
— Где же — сам-то себя обманывал бесконечно.
— Ну… Господу.
— И тут. Хлещешь лоб: убави, боже, горя — а его вдвое.
— Полюбите, в конце концов.
— Опять недешево стоит.
— Помереть, может?
— Оно дельно, да умирают на всю жизнь.
— Тогда выбросьте из головы.
Костров выбрасывать не стал, а поступил нерезонно и чихнул. Собеседник нахмурился и, видимо, подумал. Мысль ненадолго умолчал, однако впоследствии изладил соображение:
— Вот видите.
В результате такой комбинации Артем стал торговаться, ссылаться на чрезмерную любовь к одиночеству и уже попросил от него отслониться, но собеседник поймал его или свой характер. И так он растлил костровскую сущность, что родилась идея продолжить собеседование. В итоге недавно вставший и отряхнувшийся рассказал подряд несколько трагедий жизни. Вот из каких слов, например, они состояли.