Мой мир

Премьера «Бала-маскарада» прошла замечательно и для меня, и для всех. Зрители принимали нас горячо: если неаполитанцы могут быть сверхкритичными, они могут быть и сверхвосторженными — как в тот вечер. Напряжение последних дней постепенно спадало. Моя семья вместе с Биллом отправилась на прием, который после премьеры устраивали в театре супруги Орен, а я вернулся в гостиницу, проглотил что-то легкое и лег спать.

На следующий день в газетах появились одобрительные отзывы критиков: постановку «Бала-маскарада» в Неаполе можно считать большим успехом. Разумеется, я был счастлив, потому что доказал своим соотечественникам, что еще могу петь. Может быть, этот успех заставит забыть неблагоприятное впечатление от «Дон Карлоса» в «Ла Скала». Но, кроме того, я испытывал радость от того, что произошло тем вечером в театре «Сан-Карло» между мной и двумя тысячами неаполитанцев, а не только от хвалебных отзывов после спектакля.

Жизнь, которую я веду, выступая перед огромной зрительской аудиторией, связана именно с ней: ей я угождаю, ей хочу нравиться. Когда в зале так много зрителей, вы просто обязаны оправдать их ожидания, которые подогреваются тем, что люди раньше уже слышали, как вы пели, или слышали ваши записи. Или просто слышали о вас. По мере того как слава певца растет, становится все труднее оправдывать ожидания слушателей: недостаточно просто хорошо спеть — вы должны вызвать трепет: это-то и поддерживает высокую репутацию. Вы не имеете права разочаровывать своих поклонников.

Я очень рад, что пока мне это в основном удается. Когда зрители говорят, что они не разочарованы, я бываю чрезвычайно счастлив. Нравиться публике — смысл моей жизни. В книге трудно передать словами то, что я испытываю, когда понимаю, что публика мною довольна.

Возможно, я неоригинален: все мы хотим хорошо делать свое дело и получать оценку по заслугам. Для меня это очень важно еще и потому, что я получил свыше особый дар. Самое страшное для меня — знать, что я растрачиваю его напрасно или распоряжаюсь им неправильно. А самое лучшее — это когда другие считают, что я использую его по назначению.

На следующий день мне нужно было лететь в Швейцарию — деловая встреча. Когда я вернулся в отель «Везувий», Билл уже улетел в Нью-Йорк, оставив мне записку. В ней он восторгался премьерой и писал, что я спел, «как Паваротти». Уверен на девяносто девять процентов, что это комплимент.

Глава 2: ПРОИСШЕСТВИЯ НА СЦЕНЕ

У меня было так много невероятных переживаний за тридцать лет выступлений на оперной сцене, что трудно вспомнить те, которые имели для меня особое значение. Я очень волновался, когда впервые пел в 1961 году в Реджо-нель-Эмилия в сопровождении оркестра в «Богеме». Я тогда еще учился пению, но уже знал эту музыку наизусть. Когда же опять услышал ее звуки, пережил потрясение. На следующий год я пел в Палермо в «Риголетто» с Туллио Серафином, и впервые этот крупный дирижер заинтересовался мною.

Другое незабываемое впечатление первых лет моей карьеры относится к 1965 году, когда я впервые выступил с Гербертом фон Караяном в «Ла Скала», где пел партию Рудольфа в «Богеме». Одного этого уже было бы достаточно для начинающего тенора, но в том же году я отправился в турне по Австралии с Джоан Сазерленд. Выступления с Джоан, у которой я учился виртуозному владению техникой и убедительности на сцене, были чрезвычайно важны для меня.

Из последующих лет моей оперной деятельности особо запомнилась «Богема» в «Ла Скала» в 1979 году, дирижировал невероятный Карлос Клайбер. Партию Мими тогда исполняла Мирелла Френи. Со всеми нами, певцами, происходит что-то особенное, когда мы работаем с действительно выдающимися дирижерами. Эти гении помогают услышать в музыке то, что вы раньше никогда не слышали. Они помогают открыть новые выразительные возможности в сценическом действии. Что касается Клайбера, то он вдохновлял меня на поиски новых решений тех сцен, которые я уже не раз пытался исполнять по-своему. Прежде трудные для меня места вокальной партии теперь давались мне без усилий.

К примеру, принято транспонировать арию Рудольфа «Che gelida Manina» («Холодная ручонка») из 1-го акта на полтона ниже, чтобы избавить тенора от трудного высокого «до» в конце ее. (Кстати, большинство величайших теноров прошлого умели ее брать.) Под руководством Клайбера я пел арию в первоначальном варианте и, как бы там ни было, брал высокое «си» без напряжения. И это было результатом вдохновения от работы с ним и от того, как он дирижировал.

Другое замечательное воспоминание о «Богеме» связано с благотворительным спектаклем с Монсеррат Кабалье в роли Мими. Когда опера закончилась, публика словно сошла с ума от восторга, и Монсеррат, стоя рядом со мной на сцене, присоединилась к аплодисментам. Для меня это был знаменательный момент (если газеты пишут о плохо взятых мною нотах, то позвольте мне рассказать немного и о своих успехах).