И всё это происходило на фоне полной анархии. В городах взрывали дома, общественный транспорт. На улицах среди бела дня можно было попасть под автоматный огонь. Бандитские разборки стали повседневной реальностью. Известных всей стране людей убивали, чуть ли не каждый месяц и вполне безнаказанно.
И всё-таки. То время я вспоминаю с нежностью, как самое лучшее время. Мы с женой — молоды. Наши дети были ещё в том нежном возрасте, когда вся их жизнь проходила в семье. Все проблемы забыты, и осталось только ощущение счастья. Смутное время пришлось на самое счастливое время моей жизни. Это с одной стороны горько, что я, может, не смог дать своим детям всего того, что хотел бы, а с другой стороны — радостно. Ведь что может быть лучше, если человек счастлив, независимо от времени.
ЗАРИСОВКА ИЗ 90-ЫХ
Весёлое осеннее утро. Как там у Маяковского: «Небо во сто солнц…». А, впрочем, может и не так. Да и без разницы. Лёгкая прогулка солнечным осенним утром. Без забот и без проблем. Что может быть лучше. Вдаль ушло палящим зноем лето. Ух, ты, на стихи потянуло. Как хорошо расслабиться и просто идти, подставив лицо пусть уже и не таким уж жарким лучам. В воздухе пахнет по-особенному. Этот запах я помню с детства. Запах осенних листьев, новых книжек и тетрадок, ещё пахнущих типографией. Но главное — это спокойствие. Спокойствие в нашем сумасшедшем мире. В мире с его вечной беготнёй, нервотрёпкой. А как бы сейчас было хорошо прокатиться на теплоходике по Неве или Волге. А может просто посидеть на берегу речки у тихонько потрескивающего костра с запекающейся картошкой. И вдыхать, вдыхать аромат уходящих последних тёплых дней. Или, как когда-то — на опустевшем колхозном поле найти стог сена, и отдаться всей душой вселенскому покою.
Но вокруг не прекрасный пейзаж, а Рыбацкое. Один из окраинных районов Ленинграда. Или нет, теперь уже Петербурга. Точнее Санкт-Петербурга. Кому нравится, а кому нет. Лично по мне, так сначала надо было наладить жизнь в стране, а затем менять названия. Но там, на верху, главная цель попасть в историю, и с меньшими затратами. Где они, а где мы… Мир политиков и нуворишей, а в большинстве без «и». Свои проблемы, разборки. Кто кого, и кто за кого. Безвластие. А как живётся простому обывателю — глубоко до фени. Ну вот, и ко мне прицепилось это паразитское слово из далеко не литературного языка. Впрочем, какое время, такие и словечки. На дворе пропащие девяностые. Когда-то нам обещали построить коммунизм к восьмидесятому году. Смешно. А теперь не то, что от коммунизма, даже от социализма и следа не осталось. Дикий, первобытный капитализм. Когда-то в ходу была шутка, что, мол, раз капитализм загнивающий, то дайте нам погнить хоть немножко. Дали. Не то, что немножко. На полную катушку. Торговля только частная и дикая. Работы нет. Зарплат тоже. Все тащат всё. Самый процветающий способ заработать: спереть, чтобы затем продать. Да спереть не с целью наживы, а чтобы выжить.
Вчера на проспекте Славы в одиннадцать часов дня расстреляли легковушку из автоматов. А сегодня Лилька не вышла на работу. Прячется вместе с дочкой. Её зятя «грохнули» тоже среди бела дня на Дыбенко на красном светофоре. По пути случайного мужика уложили. Неудачно остановился на линии огня. Она боится, что и её с дочкой «грохнут до кучи». Люди, как мусор. Человеческая жизнь ничего не стоит. Коммунизм. Или капитализм. Анархия.
Что-то солнце не так ярко светит, как казалось. И ветер холодит. Да и я не прогуливаюсь, а иду в магазин за запчастями. И эта так называемая прогулка — одна из немногих возможностей расслабиться после семи ночей работы грузчиком-экспедитором на хозяина. Работа тяжёлая, по двенадцать часов. Одно радует, что возим хлеб, так что пропитание обеспечено. А на свободной неделе — работа на заводе под обещание зарплаты. Или от желания сохранить рабочее место во время повальной безработицы. А может, просто по совдеповской привычке. Кто знает?
Что делать?! Теперь каждый человек и каждое производство сами по себе. Выживешь или нет — никого не волнует. Ларьки, ларьки. Бабки, грустно и бессмысленно бредущие между ними. Молодежь. Молодёжь? Молодые пацаны крепкого телосложения в начале пёстрого бесконечного ряда ларьков. Несколько человек посередине. И в конце. Потерянное поколение. Вот такого представителя из соседнего дома хоронили на прошлой неделе. Бандитом оказался. А куда деваться пацану, когда нет работы? Вот и идут в поисках лёгких денег. И получают… свои два метра в двадцать. В восьмидесятые, помню, хоронили пацанов, погибших в Афгане. Весь посёлок собирался. Хоронили, как героев. Хотя моё мнение, что они вовсе не герои, а жертвы. Но не об этом сейчас. А бандита хоронили втихаря. Чем гордиться-то. Понятно, что у родителей горе. Но особенно не поплачешь и не пожалуешься. Сам выбрал. Да и выбор не велик: сомнительная романтика или нищета.