«Мать моя, лук этот дам иль не дам я, кому пожелаю!Больше прав на него, чем я, тут никто не имеет, —Ни из ахейцев, кто властвует здесь, в каменистой Итаке, Ни из живущих напротив Элиды, питающей коней,На островах. и никто между них помешать мне не сможетСтраннику лук подарить, при желаньи, хотя бы навеки.Лучше вернись-ка к себе и займися своими делами —Пряжей, тканьем; прикажи, чтоб немедля взялись за работуТакже служанки. А лук — не женское дело, а дело Мужа, всех больше — мое! у себя я один повелитель!»Так он сказал. изумившись, обратно пошла Пенелопа.Сына разумное слово глубоко проникло ей в сердце.
Гомер. Одиссея
...О том, что случилось дальше, давно уже поют аэды по всей Ойкумене, и мне нет смысла пересказывать их слова, тем более что меня не было в мегароне во время расправы. Первым ее воспел Фемий, он был одним из двух человек, уцелевших при резне: Одиссей пощадил его и глашатая Медонта. Больше он не оставил в живых никого, даже слуг и вестников, виновных лишь в том, что они прислуживали своим господам.
Одиссей запер все двери и поставил возле выхода из мегарона Евмея и Филойтия. Телемах принес оружие из кладовой. Меланфий, в свою очередь, пробрался в кладовую; ему удалось вынести оттуда двенадцать копий и щитов для противников Одиссея, но потом Евмей и Филойтий схватили его и привязали к потолочной балке.
Я слышала звон оружия и крики, но не могла даже выйти из дворца. Впрочем, это ничего бы не изменило. Я радовалась лишь тому, что в зале не было рабынь — Одиссей позаботился, чтобы Евриклея заперла нас всех на втором этаже. Но я радовалась напрасно: первое, что сделала старая сука, спустившись в заполненный трупами мегарон, это назвала Одиссею имена женщин, назначенных для следующей расправы...
В зале она Одиссея нашла средь лежащих там трупов. Был он кровью и грязью запачкан, как лев, луговогоТолько что съевший быка: идет он, запачкана кровью Вся его мощная грудь, и кровью запачкана мордаС той и другой стороны. И страшно с ним встретиться взглядом.Были запачканы так Одиссеевы руки и ноги.Трупы увидев мужей и безмерную кровь, ЕвриклеяВскрикнуть была уж готова, великое дело увидев,Но Одиссей, хоть и очень тянуло ее, помешал ей.Громко к ней со словами крылатыми он обратился:«Старая, радуйся тихо! Сдержись, не кричи от восторга!Не подобает к убитым мужам подходить с похвальбою.Божья судьба и дурные дела осудили их на смерть.Не почитали они никого из людей земнородных —Ни благородных, ни низких, какой бы ни встретился с ними.Из-за нечестия их им жребий позорный и выпал.Вот что однако: домовых прислужниц-рабынь назови мне,Кто между ними бесчестил меня и какая невинна».Так на это ему в ответ Евриклея сказала:«Всю тебе правду скажу я, мой сын, ничего не скрывая.В доме у нас пятьдесят находится женщин-служанок.Все они всяческим женским работам обучены нами,Чешут шерсть и несут вообще свою рабскую долю.Есть двенадцать средь них, пошедших бесстыдной дорогой.Не почитают они ни меня, ни саму Пенелопу.А Телемах, он недавно лишь вырос, ему приказаньяНе позволяла еще давать Пенелопа рабыням».
Гомер. Одиссея