Мой муж Одиссей Лаэртид

Он стоял — лысоватый, сутулый, но кряжистый, сохранивший свою звериную силу. От него пахло потом и кровью, тонкие губы ухмылялись. Неужели этого человека я обнимала когда-то на этом самом ложе... Как я ненавидела его сейчас! Еще сильнее, чем любила когда-то.

— Я всегда был справедлив и никого не карал без должных оснований. Ты моя жена, и я не обвиню тебя, пока ты сама не расскажешь мне, что здесь происходило. Я готов допустить, что женихи нагло врывались в наш дом, а у тебя не хватило решимости выставить назойливых гостей. Ты слабая женщина, и я прощу тебя, если ты поклянешься, что была верна своему долгу. Ты произнесешь эту клятву в храме Афины, у алтаря. И вся Итака узнает, что ты поступала опрометчиво, но не осквернила моего ложа.

— А если Афина покарает меня за ложь?

Он изменился в лице.

— Евриклея поклялась, что ни один из женихов не входил в твою спальню.

— Евриклея — безглазая старая сука. Я была верна тебе ровно настолько, насколько ты был верен мне на островах.

Он подошел ближе, и я думала, что он ударит меня по лицу. Но он только сел на край кровати.

— О том, что ты делала без меня, мы поговорим позднее. Но завтра ты произнесешь публичную клятву в храме. Если ты этого не сделаешь, мой гнев будет страшнее гнева Афины. Афина может отнять у тебя богатство и даже жизнь. Но превратить эту жизнь в пытку она не может. А я могу...

— Никакие пытки не заставят меня забыть тех, кто ласкал меня на этом ложе... На твоем ложе, царь... Сказать тебе, сколько их было? Хочешь знать, чем мы занимались с Антиноем? Он был молод и красив! И я любила его!

— Его труп валяется под твоим балконом.

— Но он ласкал меня на твоем ложе, царь. И с этим уже никто ничего не сможет сделать.

— Я смогу!

— Попробуй, Одиссей! Но я и в Аиде буду помнить ласки Антиноя! Вся Итака знает о том, что мы любили друг друга. Через сотни лет аэды будут слагать песни о нашей любви. И о моем отвращении к тебе... А если ты притащишь меня в храм, я перед алтарем назову имена всех тех, с кем я спала, пока Антиной не занял твое место.

Одиссей встал и задвинул засов на двери. Потом он таки ударил меня по лицу. Это был сильный удар, он швырнул меня на спину, перед глазами замелькали искры. Одиссей скрутил мне руки над головой и привязал их к ремням, натянутым на кроватную раму. Потом достал нож и распорол платье от ворота до низа, оцарапав при этом кожу. Он сдернул ткань и обвел глазами мое обнаженное кровоточащее тело.

— Что ж, по сравнению с божественной Цирцеей и тем более с божественной Калипсо ты выглядишь не лучшим образом. Но я твой муж, я оставил их всех ради тебя, и я докажу тебе, что не зря вернулся на Итаку...

А снизу, со двора, неслись звуки флейт, кто-то отчаянно выл, кто-то вопил пьяную песню, и десятки усталых ног били о землю в бесконечном хороводе.

Так отпраздновал свое возвращение домой после двадцатилетнего отсутствия богоравный Одиссей, сын Лаэрта.

...сказал Одиссей многоумный:
«Вот что тебе я скажу — это кажется мне наилучшим.
Прежде всего хорошенько помойтесь, наденьте хитоны,
Также и всем прикажите домашним рабыням одеться.
Пусть тогда песнопевец божественный с звонкой формингой
Всех нас здесь поведет за собой в много радостной пляске,
Так, чтобы всякий, услышав снаружи, подумал о свадьбе,
Будь то идущий дорогой иль кто из живущих в соседстве,
Нужно, чтоб слух об убийстве мужей женихов разошелся
В городе только тогда, когда мы уже скрыться успеем
За город, в сад многодревный к себе. А уж там поразмыслим,
Что нам полезного может послать олимпийский владыка».
Так он сказал. и охотно приказу они подчинились.
Прежде всего помылись они и надели хитоны,
Женщины все нарядились. певец же божественный в руки
Взял формингу свою, и у всех пробудилось желанье
Стройных игр хороводных, и плясок, и сладостных песен.
Весь Одиссеев обширный дворец приводил в сотрясенье
Топот ног мужей и жен в одеждах красивых.

Гомер. Одиссея