Мой муж вне закона

- Нина, насколько больно по шкале от одного до десяти? – переспрашивает доктор, будто не понимая, что я не могу ответить.

Двери в родзал с грохотом открываются. Я несколько раз моргаю, пытаясь скинуть пелену перед глазами и только потом замечаю Андрея. На нём белоснежный медицинский халат, а ещё он злится. Мне не требуется слишком много усилий, чтобы разгадать его мимику. Кажется, что я знаю каждую его реакцию и могу дать ей объяснение. Сейчас у него крепко стиснуты челюсти, а пальцы сжаты в кулаки. А ещё он не меньше меня волнуется о сыне.

- Вы можете, мать вашу, сделать что-нибудь, чтобы облегчить страдания роженице? – его голос отчётливо звучит в моих барабанных перепонках.

Слабая улыбка трогает губы.

- Только что вызвали анестезиолога, но, вероятнее всего, придется проводить экстренное кесарево сечение.

- Что-то случилось? – спрашивает Андрей.

- Мы сделали оценку состояния плода по характеру сердцебиения. Боюсь можем говорить о кислородном голодании или гипоксии.

- И что вы медлите?!

Андрей знает, что такое терять ребёнка, поэтому сейчас он настроен решительно. Он землю грызть будет и крушить препятствия на своём пути, но сделает всё, чтобы с нашим сыном ничего не случилось. Я всецело доверяю Муратову в этом вопросе, поэтому не вставляю ни слова. Надо значит надо.

- Операционная уже готова. Ждём анестезиолога.

Седовласый мужчина задаёт вопросы: есть ли у меня проблемы со здоровьем? Какие лекарства принимаю? Была ли аллергия на пищу или медикаменты? Я отвечаю односложно и больше всего на свете мечтаю о том, чтобы наши с малышом муки закончились. Пусть искромсают меня на части, только бы скорее. Только бы успели и предотвратили кислородное голодание. Илюшка не должен страдать и мучиться.

Эпидуральную анестезию не предлагают, хотя я где-то читала, что её делают практически 80% роженицам. Видимо я в этот процент не вхожу. Или у нас слишком мало на это времени.

Анестезиолог вставляет колкие шуточки, желает спокойной ночи и вводит необходимую дозу препарата внутривенно. Первые несколько секунд я ещё ворочаю языком и что-то отвечаю ему, а затем тело тяжелеет, язык прилипает к нёбу, а веки слипаются. Последнее, о чем я думаю, это о том, что Илюшка будет точной копией своего отца. Я почему-то в этом на сто процентов уверена.

***

- Как себя чувствуете?

- Что?

- Спрашиваю, как себя чувствуете? – повторяет свой вопрос девушка в белоснежном халате.

Часто моргаю, чтобы восстановить расплывшуюся картинку, но пока слабо получается и я оставляю эту затею.

- Где я?

- В реанимации. Сюда переводят всех, кто родил путём кесарево сечения.

Яркая вспышка воспоминаний заставляет меня раскрыть глаза в полную силу и учащённо забиться сердце. Под одеялом больше не торчит округлый животик. Он сдулся и в нём никто не толкается. И это очень странное чувство.

- Как мой ребёнок?

- Простите, я не отвечаю на такие вопросы. Позже к вам придёт доктор и всё расскажет.

- Почему сын не со мной?

- Все дети находятся в детском отделении.

- Ладно, - облизываю пересохшие губы и кончиком языка ощущаю, что на них запеклась кровь – следы моих болезненных схваток.

- Как себя чувствуете? – в третий раз повторяет вопрос медсестра.

У меня ощущение, что по мне проехались колонной грузовиков. Но, наверное, это обычное состояние после родов?

- Со мной всё хорошо. Передайте, пожалуйста, доктору, чтобы пришли ко мне поскорее. Я хочу узнать как там мой сын.

Медсестра кивает и даёт короткие указания по восстановлению после операции. На мои попытки оторвать голову от подушки и приподняться ошарашенно распахивает глаза и велит немедленно лечь в постель. Мне нельзя даже двигаться в ближайшие три часа. Спустя восемь часов после родов можно начинать ходить.

На улице светит солнце. Который час не имею ни малейшего понятия, потому что у меня не оказывается с собой телефона. Несколько раз ко мне забегает та самая медсестра, а на мои вопросы как там ребёнок и когда его вернут, сообщает, что обычно к вечеру деток приносят на кормление. Я хочу кормить. Очень-очень сильно хочу кормить. Смотреть и любоваться своим малышом, которого ещё ни разу не видела, но уже так сильно люблю.

Когда за окнами начинает темнеть, а восемь часов истекают, осторожно приподнимаюсь на локтях и понимаю, что с ходьбой я погорячилась. Максимум что смогу – пройти несколько метров по стеночке. Мне нужна любая информация о моем сыне. Состояние здоровья, рост, вес. Я хочу его видеть…

Из детского отделения, которое находится в десяти метрах от моей палаты, доносится жалобный плач. Сердце сжимается в тиски, и я думаю о том, может ли это плакать мой ребенок?

- Ты что здесь делаешь? – выходит из отделения медсестра. – С трудом передвигаешься, идёшь, бледная как поганка! Ещё сознание потеряешь! Мы сами приносим деток, когда видим, что мама уже восстановилась.

- Я хотела посмотреть на своего сына. Одним глазком… Пожалуйста…

- Фамилия?

- Тихонова.

- Хм… А к нам не поступал такой.

Глава 16.

***