Мой (не)любимый дракон (СИ)

— Я должен избегать вас, — просто объяснился Герхильд.

— Вам так велели старейшины? Эссель Тьюлин?

Чтоб у них у всех после сегодняшнего ужина случилось несварение желудка!

— Я сам так себе велел. — И снова сладостный миг единения, когда дыхание скользит по губам незримой лаской, жарким шёпотом, от которого по телу разбегаются мурашки. — Вы, Фьярра, — искушение. Мой самый опасный соблазн. Я не настолько ледяной, каким меня все привыкли считать. И выдержка у меня не железная.

Я говорила, что мне жарко? Ничего подобного! Раньше это было, как загорать под лучами заходящего солнца. Зато теперь я сгорала, как свечка. От пламени его, моих чувств.

Облизнула пересохшие губы, спросила, не узнавая собственный голос:

— Значит, теперь будете меня избегать?

— Для вашего же блага.

Шаг назад, реверанс, ответный поклон и обжигающий прощальный взгляд. Музыка стихает, но лишь на мгновенье, чтобы потом брызнуть с каменной ложи громкой, живой мелодией.

Придворные радостно зашумели, приветствуя новый танец. Я бы с удовольствием ещё погуляла по залу; понятное дело, не абы с кем, а в компании… В общем, не будем тыкать пальцем. Но тут, как обычно, очень и очень некстати перед нами блестящим монолитом выросла эссель Тьюлин. В белоснежном платье её можно было запросто перепутать со снеговиком. Глаза круглые, что две монетки. Щёки же будто свеклой натёрли. Не хватало только носа-морковки. Он у неё, скорее, больше похож на картошку.

Придворная дама была опять чем-то недовольна и, судя по воинственно оттопыренной нижней губе, явилась чинить разборки. Как оказалось, не со мной, а со Скальде. Эссель Тьюлин обрушилась на тальдена с намёками, больше смахивавшими на упрёки. Мол, раз одной алиане уделил внимание, давай иди и со всеми остальными вытанцовывай. Чтобы не обижались.

Пока она строчила словами, будто из пулемёта, без сожалений опустошая «обойму», во внешнем облике Скальде ничего не менялось. Только на шее чуть заметно вздулась синяя жилка и сильнее обозначились на скулах желваки.

Я уже всерьёз задумалась о том, что скоро весёлый праздник незаметно сменится грустным торжеством — пышными поминками придворной свахи. Герхильд же тем временем подхватил мадам под руку и потащил её куда-то в сторону. Из-за какофонии, царившей в зале, я не могла расслышать, о чём они там толкуют. Но судя по лицу почтенной дамы, приобрётшему меловой оттенок, в кои-то веки наставляла не она, а наставляли её.

Выразительно поджав губы, эссель Тьюлин расширившимися не то от страха, не то от обиды глазами смотрела на Скальде. Придворные меж тем, растянувшись по залу и выстроившись стройными рядами, вовсю наслаждались вторым танцем. Стены, пол и, кажется, даже потолок (подвешенная к нему массивная кованая люстра подозрительно раскачивалась — вот будет дело, если приземлится кому-то на голову. Плохо — если на танцующих, а если на Хентебесира, то ради бога) дрожали от громких хлопков и неустанного стука каблуков. Танцующие топали с таким усердием, словно соревновались в умении высекать из камня искры.

Из камня пока что ни у кого и ничего высечь не получилось, а вот у меня от этого оглушительного грохота перед глазами уже вовсю искрилось. Голова трещала, как переспевшая тыква. Из-за скопления разгорячённых тел, многие из которых были окружены стойким душком перегара, в тронном зале было невыносимо жарко. Пыталась вздохнуть — не вышло; и слабость, было отступившая, пока Скальде находился рядом, снова вернулась.

Всего стало слишком много. Людей, улыбок, смеха. Резких хлопков, невыносимой дроби каблуков. Такое ощущение, будто они не ползают по залу, а яростно отбивают чечётку ногами. Чечётка звучала и в моей голове, заставляя морщиться, хвататься за стену рукою в поисках опоры. Перед глазами мелькали звёздочки, слепя и заполняя собой всё видимое пространство.

Я двигалась почти наощупь, а оказавшись в полумраке галереи, жадно глотнула ртом свежий воздух. Здесь дышалось значительно легче, и холодок, мурашками пробежавший по оголённым плечам и спине, помог немного прийти в себя.

Сердце постепенно возвращалось к привычному ритму. Я приникла к бугристой кладке, наслаждаясь исходящей от камня прохладой. Дурацкое вино — не следовало его пить. И я глупая, позабывшая о своём талисмане. Может, из-за того, что привязка к Скальде снова начала действовать, меня так колбасит? Надо бы послать за украшением слугу. А пока вернусь-ка лучше в зал, к подругам и десерту.

Хороший был план. Но, как вскоре поняла, трудно выполнимый. Не успела я ни вскрикнуть, ни даже протестующе пискнуть, как чьи-то жёсткие пальцы с силой сжали моё запястье — до боли, до чернильных клякс, расползшихся перед глазами — и утянули меня в темноту.

Тальден сдерживался из последних сил. Прежде, чтобы укрощать эмоции, ему не требовалось особых усилий. Наоборот, не чувствовать было проще. Сейчас же раздражение и злость, обычно ему несвойственные, заставляли закипать в жилах кровь, превращая в крошево лёд многолетней выдержки.