Я вся покрывалась мурашками — от беспорядочных, алчных и одновременно таких нежных, почти невесомых прикосновений. Он целовал, скользя по губам умопомрачительной лаской. Размыкая их, проникая глубже, выпивая мои стоны, сплетаясь со мной дыханием, будто оно у нас было одно на двоих.
Поцелуями — быстрыми, сумасшедше-страстными, невозможно-острыми и такими дурманящими — будто исцеляющим бальзамом касался каждой отметины на шее; подушечками пальцев очерчивал линию плеч. Стирая из памяти боль, причинённую мне Крейном. И отвращение, и липкий страх.
Тальден подчинял себе так, что хотелось подчиняться. И льнуть к нему, и сходить с ума дальше. Пьянеть от губ, от дразнящих ласк его пальцев.
Он сливался со мной, вплавляя меня в себя. Растворяя меня в себе. Перемежая россыпи поцелуев, волнующей дрожью отзывающихся в каждой клетке, с хмельным шёпотом.
Повторяя сладкой музыкой звучащие в тишине слова:
— Моя… Только моя…
И что он меня не отпустит.
Ни за что. Никогда.