Мой нелучший друг

– А ты чего? Есть повод лить слезы? Или травмировать организм крепким алкоголем?

Я положила голову на руки, согнулась в три погибели и застонала:

– Ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь.

– Ну конечно, я ведь не присутствовал на премьере трагикомедии, разыгравшейся в этой комнате. И это не мне дали в нос кулаком.

Я подняла голову и вытерла слезы. Мне стало жаль Женьку. И стыдно за Сашку. Такое противное чувство. Щемит и дергает изнутри. Я подошла к Женьке, погладила по лицу.

– Прости меня, – жалобно пропищала я.

– За что? – Он убрал мою руку.

– Больно?

– До свадьбы заживет.

– Я не знаю, что на него нашло, – начала оправдываться я и наткнулась на хитрый прищуренный взгляд.

Женька как-то особенно на меня смотрел. Не так, как всегда. Я осеклась. Он продолжал изучать меня сквозь полуопущенные ресницы.

– Ты стала другая.

– Может, – пожала я плечами, – немного.

– Эх, нельзя тебя было оставлять, – вздохнул он.

Мне стало неловко. Какой-то недружеский момент. Больше похоже на признание.

– Любишь его?

– Да, – после паузы тихо произнесла я.

– Он вернется, – в том же тоне ответил друг.

– Правда? – оживилась я.

– Правда.

– Откуда знаешь?

– Потому что тоже тебя любит.

Женька отобрал у меня рюмку и вылил остатки алкоголя в раковину. Я сидела за столом и глупо улыбалась во весь рот. Женька наклонился и поцеловал меня в макушку.

– Я пойду. Тебе надо побыть одной.

Я продолжала улыбаться, как мягкая игрушка Петрушка. Была у меня такая в детстве. Петрушка в ярком полосатом комбинезоне и колпаке с кисточкой. Ручки-ножки как тряпочки, ни стоять, ни сидеть не умеет. Но всегда с улыбкой. Вышитой красными нитками на круглом молочном лице. Самая позитивная игрушка.

– Не уходи, – неожиданно для самой себя я вскочила со стула и кинулась к Женьке. – Я не хочу оставаться одна.

Женька остановился и внезапно крепко прижал меня к себе.

– Не уходи, – прошептала ему в плечо.

– Я – не он, – сказал друг на ухо строгим голосом и стиснул мои плечи в объятиях. – Не путай, Вика.

Я дернулась и, если бы не Женькины руки, упала бы на пол.

«Может, он прав? – терзалась душа. – Может, я смешиваю понятия?» Тут же вспомнилась его прощальная фраза перед отъездом в Америку. Тот странный поцелуй. И сегодняшнее «до свадьбы заживет» обрело совсем другой оттенок. Может, Женька меня до сих пор любит? О, Господи!

Я отшатнулась и посмотрела на него, как будто видела впервые. Строгий взгляд смягчился, уголки губ улыбались.

– Мне лучше уйти, Вика.

Он поцеловал меня в лоб и вышел за дверь.

Ну вот, два самых важных мужчины в моей жизни решили одновременно меня покинуть. Почему? Почему это происходит? Почему это происходит со мной? Что делать? Куда бежать? Кому звонить?

Я схватила телефон и набрала Сашкин номер. Как и следовало ожидать, абонент находился вне зоны. Я отправила еще с десяток вызовов. Чтобы, когда он его включит, пришли сообщения о том, что я звонила десять раз. Он увидит, как я волнуюсь, и перезвонит сам.

Я посмотрела на часы. Звонить подругам поздно. Да и кто у меня остался, кроме Маринки? Только один верный друг Женька. Но он сегодня пострадал из-за меня. И хоть ушел недалеко, вряд ли захочет вернуться. Да и зачем? Слушать мое нытье?

Я вдруг четко осознала, что так ничего и не успела спросить у него. О нем, об Америке. Господи, да что я за подруга такая! Мне стало невыносимо стыдно. Я захотела тут же все исправить. Какая же я болтушка! Так хотела услышать о его жизни за океаном и не дала сказать ни слова. Схватила телефон и набрала Женькин номер. Он откликнулся после второго гудка.

– Почему не спишь?

– Жень, прости меня.

– Ты это уже говорила, – устало ответил он.

– Нет, за другое прости, – я закусила губу, – мы не успели поговорить. Я весь вечер только о себе болтала. А ты…

– Тебе не за что извиняться, – перебил он.

– Ну как это? Ты – мой друг, а дружба – понятие двустороннее.

– Рад это слышать. Но ты женщина. И тебе многое прощается по природе. Ты не можешь по-другому. Ты – эмоция, ты настоящая. Тебе хотелось поговорить, ты говорила. Когда тебе было так легко и уютно? Чтоб вот так на все темы, без тормозов?

– Э, – я задумалась, – не помню.

– Так вот и не стоит за это просить прощения. Никогда. Ни перед кем. Ты – женщина. И этим все сказано.

Я чувствовала, как наполняюсь волшебным ощущением восхищения. Мне хотелось, чтобы оно длилось вечно. Не прекращалось. Чтобы Женька говорил, говорил. Мне это было так важно. Как обезболивающая пилюля, как сеанс психоанализа или завораживающей мантры. Поэтому я спросила:

– Ты далеко ушел?

– Смотрю на твои окна.

Я заморгала от неожиданности. А Женя продолжал:

– Жду, когда ты их зашторишь.

– Что?

– Третий этаж, Вика. Мне на улице все видно.