Мой неожиданный Париж

Ник смотрит на свои сокровища с тоской во взоре, потом переводит этот тоскливый взгляд на меня, ожидая сочувствия и поддержки.

Мне и в самом деле становится его жаль. В квартире, куда он возвращается, – всего две комнаты, и одну из них ему придется делить с непоседливым и общительным младшим братом, у которого куча друзей и увлечений. И трудно ожидать, что пятнадцатилетний подросток проникнется уважением к его балансам и декларациям и будет соблюдать тишину, когда Нику вздумается поработать дома.

Он со вздохом берет белую, с ромбовидным рисунком рубашку, которую я привезла ему из Ярославля, и бережно кладет ее в пакет. Неужели он притащил индивидуальные пакеты для каждой вещи? Нет, в тот же пакет он помещает еще две рубашки – светло-серую в мелкую полоску и однотонную бежевую.

Решимость оставляет его, когда он снимает с вешалки свой самый дорогой костюм – итальянский коричневый. Мне кажется, он сейчас заплачет. А сумка уже набита доверху.

У него нервно подергивается веко правого глаза.

А мне хочется подойти к нему, прижаться к его не очень гладко выбритой щеке (ему же сегодня пришлось пользоваться наспех купленными и наверняка дешевыми бритвенными принадлежности – свои любимые он оставил у меня в ванной). Ник, глупенький, ну скажи же ты хоть что-нибудь!

– А можно, я пока оставлю костюмы у тебя? Я приеду за ними с чемоданом.

Я радуюсь как ребенок. Не тому, что он вынужден меня о чём-то просить, а тому, что мы еще не окончательно с ним расстаемся, и у него еще будет повод вернуться, а один дополнительный день на раздумья иногда значит так много!

– Да, конечно! – я отчаянно пытаюсь скрыть улыбку.

– Спасибо! – роняет он.

– Может быть, ты хочешь есть? Есть курица и овощной салат.

Ему достаточно сказать: «С удовольствием!», и я прощу ему и занудство, и скупость, и полное отсутствие романтики. И мы обновим постельное белье и снова станем обсуждать поход в ЗАГС и поездку в Вологду. Да, да, а почему бы и нет? Вологда – тоже хороший город.

Но он медлит, молчит. А когда он, наконец, начинает говорить, то я понимаю, что промолчать было бы лучше.

– Женя, если ты поняла, что была не права, то почему бы прямо не сказать об этом?

Я даже не сразу понимаю смысл его слов – до того чудовищными они мне кажутся. И на смену нежности, жалости и желанию помириться приходит раздражение.

– С чего ты взял, что я считаю, что была не права? – я чеканю каждое слово. – Наоборот, я хотела тебе сказать, что собираюсь завтра идти в агентство, чтобы забронировать тур в Париж. Если захочешь присоединиться – позвони.

Я даю ему еще один шанс, хотя даже не знаю, хочу ли я, чтобы он им воспользовался.

Он водружает сумку на плечо и с видом оскорбленного достоинства бредет в прихожую.

– Будешь выходить, захлопни, пожалуйста, дверь, – предельно вежливо говорю я и включаю телевизор.

Дверь захлопывается через пять минут. Интересно, что он так долго делал в прихожей? Зашнуровывал ботинки? Или ждал, что я выйду его проводить?

6

Но ни в какое турагентство я не пошла. И не потому, что раздумала ехать в Париж. Наоборот, после того как на следующий день Ник вывез в чемодане свои драгоценные костюмы, а мы при этой встрече не перебросились в ним и десятком слов, мое намерение только окрепло.

Нет, от турагентства пришлось отказаться после того, как за организацию моей поездки взялась моя активная и весьма феминистически настроенная коллега Алла.

– Ты собираешься ехать в Париж с экскурсионным туром? – от ужаса она закатывает глаза. – Тогда лучше не ездить туда вообще! Ты хочешь пройтись по Парижу в стаде жующих и хихикающих туристов? Или почувствовать его особую атмосферу и проникнуться этим волшебным городом навсегда?

Я лепечу, что для первой поездки стадо – оно надежнее.

– Ха! – она пускает кольцо дыма от Camel прямо мне в лицо. – Ты меня разочаровываешь! Стадом можно ехать в Египет или в Турцию. Но не в Париж! Париж – удивительный! Он у каждого свой! Понимаешь?

Я киваю и пытаюсь объяснить, что плохо знаю английский язык, что никогда ничего не бронировала самостоятельно и никогда не выезжала за границу, если не считать, конечно, Белоруссии.

Она отбрасывает мои возражения решительным взмахом руки.

– Не паникуй! Ты удивишься, но многие французы тоже плохо говорят по-английски, так что вы друг друга поймете. Скачаешь на телефон несколько хороших словариков, и все дела. А отель и билеты на самолет я тебе забронирую.

И она, отложив текущую работу, принимается за дело с такой кипучей энергией, что уже к вечеру мы бронируем на Букинге вполне устраивающий нас обеих вариант. Впрочем, меня он устраивает чуточку меньше, чем ее, хотя должно бы быть как раз наоборот, поскольку она-то в Париж не едет.

Меня смущает, что бронируем мы не номер в отеле, а студию в обычном многоквартирном доме.