Мой неправильный ты

Нет, выть не хотелось. Ничего не хотелось. Двенадцать лет прошло. Большую часть дня он проводил в какой-нибудь забегаловке типа «Friday», очередной коктейль, внутри стакана переливающиеся кусочки льда, рядом чашка эспрессо на темном прямоугольнике столешницы, он сидел, уставившись по обыкновению в какую-то картинку, но видел перед собой только Эву – тогдашнюю, во время поездки. Лишь однажды ослепили искорки в глазах маленькой чернокожей путаночки, желтая шелковая лилия в волосах, но снова вспомнил фразу из Эвиного дневника – я знаю, папе только шлюхи нравятся. Он смешался, сник, улыбку будто стерли с лица, взгляд помертвел. Алексей ощутил, что смотрит неживым взглядом, желтая лилия отшатнулась в ужасе.

«Розовый фламинго» по другую сторону улицы, рукой подать, он расплатился – и вышел, не оборачиваясь. Закрылся в комнате, до этого оставаться один боялся – боль и невыносимая пустота.

Эвина тетрадка в ящике письменного стола. «Дорогая Рита»…

А вот почему она Эву не поняла? Не смогла, мотиваторша гребаная, сделать так, чтобы девочка не откровенничала с тетрадкой, а рассказывала напрямую, делилась сомнениями и новостями. Об Игоре Степаныче бы поведала, о вилле за городом. И отношения с отцом изменились бы, он ведь ничего не знал! И сейчас она была бы жива!

Он все правильно делал, пресек девчоночьи фантазии, уж что-то, а теорию насчет детской влюбленности в отца он знает, интересовался когда-то всерьез. Бессознательное, подсознательное, бесконечное либидо, комплекс Электры, эдипов комплекс.

«Папе нравятся одни шлюхи». Отвращение к себе его переполняло, а злиться на самого себя он подолгу не умел. «Жгучие глаза». Это о нем, об отце она так. Ритины глаза ему тоже запомнились. И ее запомнил, с первого взгляда выхватил – красивая, уверенная в себе, конечно, похороны это неприятно. Растерянное недоумение, «не понимаю…». Аферистка, сука, убийца.

Алексей вынул футляр с фломастерами, невостребованно таившийся где-то на дне чемодана, и уверенные линии опытного рисовальщика заполнили пустые страницы Эвиной тетрадки.

Черный и красный цвет. Рита со шрамом на горле, красная полоса поперек. Ну, это чересчур. А почему чересчур? Фигура по диагонали, он передавил ей шею шнурком, глаза молят о пощаде. На развороте тетрадки Ритино тело из двух отдельных частей, но лицо узнаваемо, глаза… глаза выпучены, волосы разметались, как у ведьмы. Внезапная ненависть наполнила рисунки холодным ожесточением, он методично расчленял ее, отрезал руки и ноги, вешал на гнучком уличном фонаре – ведьму по имени Рита, виновницу смерти его дочери.

Алексей опомнился, когда в тетрадке не осталось уже ни одной пустой страницы. Гнев испарился, видеть рисунки стыдно и больно, невмоготу. И выбросить тетрадку нельзя, это дневник дочери!

Алексей засунул тетрадки поглубже, спрятал на самом дне дорожной сумки под грудой одежды. Но набор фломастеров оставил сверху, чтобы найти в любой момент. Он понял, что сидеть без дела больше не может. С катушек съедет окончательно.

Неподалеку от «Розового фламинго», аляповатого хостела, нашпигованного призраками и ничем не сдерживаемыми фантазиями, он давно приметил вполне приличный отель «Восход» с табличкой «Извините, закрыто на ремонт». Работы там явно не велись, но три окна нижнего этажа освещены.

Дверь ему открыл солидный мужчина, с густыми седеющими волосами, только на макушке проглядывала небольшая лысина, которую он умело закрывал крупными прядями. Ростом они вровень, но лысину Алексей разглядел, почти невольно бросилась в глаза смешная деталь. Подтянутый мужик, привык следить за собой, все еще небось за девками ухлестывает, бывший красавчик. Алексей привык отмечать такие мелочи: наблюдательность помогает общаться. Линялая тенниска, просторные шорты песочного цвета.

– Джек Роббинс, – прошелестел безучастный голос.

Алексей назвался в ответ, объяснил, что он дизайнер в отпуске, живет неподалеку, часто проходит мимо. Ему любопытно взглянуть на гостиницу изнутри.

– Странно, в отель давно уже никто не наведывался. Месяца два назад я вывесил табличку, что мы на ремонте.

– Но ремонт и не начинали.

– Не хочу никого нанимать. Не хочу никого видеть. – Голос звучал ровно, без интонационного разнообразия. – Марта умерла два с половиной месяца назад. Все кончилось. Все. Обычно она сидела за регистрационной стойкой. Не потому что это необходимо, она не могла без дела. В любые детали вникала. Мне это нравилось. Марта – моя жена.

– У нас много общего с Мартой. И с вами. Я тоже не могу без дела. Если хотите, я начну проект реконструкции отеля, подправим оформление, архитектурный стиль. В Звездограде у меня свой клуб, авторская гордость.

– Неожиданное предложение. – Джек опешил поначалу, потом заулыбался: – Не шутите?

Алексей отрицательно покачал головой.

– А что у вас общего со мной, вы не сказали.

– У меня недавно умерла Эва. Вы любили Марту, а я любил Эву, мою прекрасную и юную дочь. И никого не любил кроме нее.