Мои нереальные парни

– Он вроде хиппи, – сказала я, ненавидя себя за то, что вторю его же словам.

– Да, но там есть почти все, кого я знаю. Даже моя бабушка.

– Какие еще варианты?

– Дай мне свой телефон, – сказала она.

Лола зашла в магазин приложений и скачала «Линкс» – я удалила его около месяца назад за ненадобностью. Он лишь занимал место в памяти телефона и время от времени оповещал о лайках от некрасивых мужчин с профессиями, которые мне ни о чем не говорили, например «поведение бренда». Лола вернула телефон, и я вошла в свой профиль.

– Пролистай вниз и найди вашу переписку. Мы заглянем на его страничку и посмотрим, когда она в последний раз обновлялась.

Я прокрутила список потенциальных совпадений, которые бессмысленно там болтались, заключенные в крионический лед, – мертвые, но прекрасно сохранившиеся и готовые к возрождению.

– Его здесь нет. Он исчез. Что это значит?

– Значит, он либо удалил приложение и свой профиль… – сказала Лола, теребя жемчужный кафф, украшающий ее ухо наподобие миниатюрной диадемы.

– Либо…

– Он удалил тебя из совпадений.

Я отложила телефон и уставилась на фоторамку с портретом Лолы, стилизованным под шелкографию Уорхола.

– Думаю, он уже это делал, – сказала я.

– С чего ты взяла?

– Он приложил все усилия, чтобы стать максимально неуловимым. Иначе зачем скрываться? Это стратегия. Макс не хочет, чтобы женщины знали, где он или что делает после исчезновения.

– Звучит неубедительно. К тому же тебе известно, где он живет и работает. Едва ли это полное исчезновение.

– Да, но он прекрасно знает, что я не пойду за ответом к нему домой или на работу. Там он в безопасности. Я не стану так унижаться. Он знает, что мне не захочется выставлять себя помешанной. Я буду молчать из боязни прослыть чокнутой. Вместо этого я просто чокнусь в неведении.

– Хочешь бокал вина?

– Как ты это терпишь десять лет, Лола?

– Как насчет «Риохи»?

– Сейчас одиннадцать утра.

– У нас чрезвычайная ситуация.

Лола встала и подошла к кухонному столу, чтобы взять бутылку с винной стойки.

– Эта забава только для мужчин, – сказала я.

– Что именно?

– Ходить на свидания, когда тебе за тридцать. Все в их руках. У нас нет никакой власти.

– Давай обойдемся без политики.

– Нет, правда, – сказала я. – Если ты женщина в возрасте за тридцать и хочешь семью, будь добра потакать желаниям чокнутых мужиков. Они устанавливают правила, а мы просто должны им следовать. Нам нельзя высказывать желания или недовольства, потому что бомба под отношениями взорвется, если ты поведешь себя слишком настойчиво.

Лола налила вино в два широких стакана.

– Ты не была настойчивой.

– Конечно, нет! Он сам на первом свидании заявил, что хочет на мне жениться. Представляешь, если бы женщина сказала это на первом свидании? Он бы сообщил в полицию. Зачем он так сказал? Почему только он имеет право сначала признаться в любви, а потом загостить меня?

– Как показывает опыт, именно тогда гостинг наиболее вероятен.

– Но почему?

– Хорошо, вот моя теория, – ответила Лола, откинувшись на гору велюровых диванных подушек, довольная тем, что ее докторская степень в области свиданий наконец-то пригодилась. – Мужчины нашего поколения часто пропадают, как только слышат от женщины в ответ «Я тебя люблю». Для них это равносильно окончанию игры. Они – первое поколение, воспитанное на «Плейстейшен» и «Гейм Бой», у них не развивали чувство чести и долга в подростковом возрасте, как у наших отцов. Игровые приставки заменили им родителей. Их учили проходить игру до конца, а затем начинать следующий уровень, менять игроков или пробовать новую игру. Им постоянно нужна максимальная стимуляция. Для многих мужчин-миллениалов фраза «Я тебя люблю» в отношениях – эквивалент семнадцатого уровня в «Расхитительнице гробниц-2».

Я сделала большой глоток вина – послевкусие от зубной пасты придало ему неприятный вяжущий финиш. Я вспомнила о часах, проведенных в нашей с Джо квартире, и о постоянном фоновом шуме его футбольной видеоигры за стеной в гостиной с задернутыми шторами. Я подумала об отключке Марка в шкафу, в луже мочи, в то время как его жена кормила грудью их новорожденного ребенка в одинокой предрассветной тишине. Я вообразила, как Макс играл со мной в прятки, подглядывал через щелку в стене и хихикал над моей неосведомленностью в игре, невольной участницей которой я стала. Я представила, как все эти тридцатилетние мужчины – внешне взрослые, с залысинами и первыми симптомами геморроя – бегают по детской комнате, хватают и бросают женщин, жен и младенцев из переполненного сундука с игрушками.

– Может, поговорим о чем-нибудь другом? – предложила я. – О чем угодно.

– Конечно, – согласилась Лола, ободряюще пожимая мне колено. – Знаешь, если мои секущиеся кончики станут еще хуже, я брошусь в Темзу.

– Лола.

– Что?

– Хватит уже постоянно думать о секущихся кончиках. Они что, круглый год занимают твои мысли?

– Да, – ответила она, удерживая прядь волос двумя пальцами и внимательно ее изучая. – Я думаю о своих секущихся кончиках примерно тридцать восемь минут каждый день, в основном по дороге на работу.