Мои нереальные парни

– Почему мы до сих пор так живем? – спросила я, залпом допивая остатки вина. – Ждем, пока мужчины нам позвонят, и изучаем собственные волосы, как книгу. Мне тоскливо быть женщиной. Разве это правильно?

– Ради бога, Нина. Дело не в женщинах. Большинство людей одержимы собой независимо от пола, хотя и делают вид, что одноразовый пластик волнует их куда больше, чем собственные секущиеся кончики. Я вот не боюсь признаться. Это и есть феминизм, – заключила она, будто ведущая из телешоу.

Я наклонилась, уткнулась лицом в ладони и закрыла глаза. Лола в качестве утешения стала перебирать мои волосы.

– Знаю, тебе сейчас паршиво, – сказала она. – Но поверь: ты не пройдешь.

– В каком смысле?

– Ты не пройдешь, – повторила она с загадочной улыбкой.

– Куда?

– Так всегда говорила мама, когда мне бывало грустно. То есть однажды это закончится, и ты снова станешь счастливой.

– «И это пройдет».

– Да, именно так и будет.

– Нет, так нужно говорить.

– Разве? Тогда откуда я знаю пословицу «Ты не пройдешь»?

– Это не пословица, а фраза Гэндальфа из «Властелина колец».

– Точно! – Лола щелкнула пальцами, как будто доказывая свою правоту.

– Ты меня очень утешила, – сказала я, похлопывая ее по руке. – Спасибо.

Выйдя от Лолы ближе к вечеру и страдая непривычным похмельем от утренних возлияний, я собиралась прийти домой, выключить телефон и сразу же лечь спать. По дороге к станции метро на экране мобильника высветилось слово, которого в последнее время я боялась больше всего: ДОМ.

– Привет, мам.

– Привет, Нина-Бина. Как дела?

– Отлично. А у тебя?

– Нормально. Скажи, папа тебе сегодня звонил?

– Нет, а что?

– Он пропал.

– Когда?

– Утром.

– Во сколько?

– Около шести. Я услышала, как хлопнула дверь, и подумала, что он просто хочет побродить по саду, поэтому не пошла за ним.

– Зачем ему выходить в сад в такой холод и темень? Почему ты его не остановила?!

– Именно ПОЭТОМУ я не хотела тебе звонить! – пронзительно выкрикнула мама. Я услышала, как она говорит с кем-то в комнате, и смогла разобрать несколько резких слов: «Нина», «пробую», «с какой стати» и «имеет наглость».

– Мам, – сказала я, пытаясь завладеть ее вниманием. – Мам. МАМА.

– ЧТО? – взревела она.

– Я сейчас же сажусь в поезд и еду к вам.

Дверь открыла Глория. На ней была серая толстовка на молнии, украшенная бабочками из страз. Ее чересчур пышный бордовый боб гладкостью и округлостью напоминал плод каштана. Она одарила меня улыбкой – неуместно широкой, учитывая обстоятельства моего визита. Глория принадлежала к тем несносным женщинам, которые вечно вмешиваются в щекотливые семейные ситуации. Когда я была в трудном и ершистом подростковом возрасте, она постоянно обитала у нас дома, вынюхивая подробности, словно репортер желтой прессы. В свои шестьдесят с хвостиком она все еще вела себя как школьница: не могла жить без сплетен, фанатично впитывала и распространяла новости о чрезвычайных происшествиях и непонятно зачем упорно считала себя маминой «лучшей подругой», словно они были одиннадцатиклассницами с одинаковыми татуировками, нарисованными маркером.

– Нина! – воскликнула она, протягивая руки и неохотно заключая меня в объятия. – Как ты?

– Беспокоюсь о папе, – сказала я, хотя это и так было очевидно.

– Ох, и мы тоже…

– Где мама?

– Съешь бейгл с пастой?

– Нет, спасибо. Где мама?

– Мэнди на кухне.

– Ее зовут не Мэнди.

– Ее зовут так, как она хочет, милая. Мэнди имеет право выражать себя как пожелает, и если ей необходимо новое имя, мы не вправе ей указывать, кем быть.

Очевидно, она провела с мамой не один час за чашечкой быстрорастворимого капучино, перемывая мне кости из-за «проблемы с Мэнди» и накачивая ее цитатами какого-нибудь лайф-коуча.

Я прошла в гостиную. Мама сидела в углу дивана с кружкой в одной руке и разглядывала кутикулы на другой.

– Ты вызвала полицию?

– Конечно, я вызвала полицию.

– Рассказала им о папином состоянии?

– Да.

– И его уже ищут?

– Да, начали незамедлительно. Сейчас проверяют все больницы, а затем, если он так и не объявится, просмотрят записи с камер видеонаблюдения.

– Хорошо, – сказала я, садясь на противоположный конец дивана. – Отлично.

– Вовсе нет. Ты винишь во всем меня.

– Нет, мам, я тебя не виню. Просто ты застала меня врасплох.

Вошла Глория.

– Ну что? – спросила она.

– Ничего, – отрезала я.

– Я как раз говорила Нине, что она взвалила на меня всю ответственность за исчезновение Билла.

– Это просто несчастный случай, твоя мама не сделала ничего плохого.

– Я лишь пытаюсь сказать, Глория, – начала я, медленно выдыхая, – что нам нужно быть внимательнее к папе. Его состояние ухудшается. Мы не можем делать вид, будто ничего не происходит, как бы нам этого ни хотелось. Думаю, мы наконец получили сигнал, что пора что-то менять.

Мама тупо смотрела вперед, на черный экран телевизора.

– Сколько времени потрачено впустую, – сказала она.

– Ты о чем? – спросила я.