Читаем Мой Невский полностью

Наверное, мои ровесники помнят мутные зеркала витрины на углу Невского и Литейного. Все наше поколение, сочиняя себя, смотрелось в них. Смотрел и я: тусклое отражение, жалкий, почти невидимый шарфик – и тьма, пустота вокруг. Дальше я шел уже на дрожащих ногах: все пропало. В очередной раз провалилось. Ты – никто. Тебя нет и не будет. Бойкие друзья, храбрившиеся на подходе к Невскому, по одному отстали, и я, отчаявшись, шел один. Особенно остро неприкаянность чувствовалась на Аничковом мосту, под знаменитыми бронзовыми конями, укрощаемыми человеком. Здесь одиночество мое становилось уже окончательным и бесспорным. Резкий ветер с Фонтанки вышибал слезы.

Как же потрясен я был, когда примерно через десять лет я прочел стихотворение Бунина, написанное как раз про это состояние – и про это место.

…Чернели грубо баржи на канале,И на мосту, с дыбящего коняИ с бронзового юноши нагого,Повисшего у диких конских ног.Дымились клочья праха снегового…Я молод был, безвестен, одинокВ чужом мне мире, сложном и огромном.Всю жизнь свою я позабыть не могОб этом вечере бездомном.

И я – не мог! Оказывается, гениальный Бунин, нобелевский лауреат, на том самом месте испытывал то же, что я! Близость с мыслями и переживаниями гениев так ощущается только на Невском проспекте, поэтому Невский – самый гениальный проспект. И они были такие же, как ты, так же страдали и терялись в трудных ситуациях, и так же бывали счастливы, украдкой и недолго. Ты – с ними, они поддерживают тебя, не дают упасть духом: «Ничего! И с нами такое же бывало! Держись! Все образуется. Ведь мы же – устояли!»

А вот здесь – шаг назад с Аничкова моста, на углу Невского и Фонтанки, Достоевский, по его словам, пережил самый счастливый момент в жизни – выйдя от Белинского, который с восторгом отозвался о «Бедных людях». Вот на этом самом углу! Тут раньше стоял купеческий дом Лопатина, а теперь возвышается большой дом в типично советском стиле, единственный такой на Невском, с гигантскими скульптурами рабочего и работницы на фоне неба.

А чуть дальше, за Аничковым мостом, пережил свой самый счастливый миг жизни я – увидев, как, выйдя из Книжной лавки писателей, девушка вслух читает своему кавалеру мою первую книгу, и они смеются! Помню, мелькнула здравая мысль (что она здравая, с годами понимаю все отчетливей) – захотелось прыгнуть в Фонтанку и утонуть: ведь все равно уже большего счастья не испытаю! Так и есть.

А сама Книжная лавка писателей – что значила она! Именно из нее мы выносили в портфелях, радуясь и таясь, первые после долго перерыва тома Ахматовой, Цветаевой, Олеши, Бабеля, Белого, Мандельштама, Хармса. Долгий был перерыв – для нас книги эти появились впервые и именно здесь. Кем мы были бы без них, без той нужной радости в нужное время, которую подарила нам Лавка писателей? То был еще и клуб, равный какой-нибудь «Лавке Смирдина» – все писатели нашего времени собирались здесь. Отсюда мы и вышли.

<p>История и мы</p>

И невольно стали продолжателями великой истории, но уже на свой лад. А здесь есть что продолжать! На этом же скрещении Невского с Фонтанкой – пышный, пожалуй, даже слишком пышный дворец Белосельских-Белозерских. Это тоже памятник – но второй половины девятнадцатого века, когда государственная строгость классицизма перестала тешить вельмож, и они стали щеголять друг перед другом своими домами: тут-то возник архитектурный стиль эклектика, вобравший в себя все шикарное, что было во всех предыдущих архитектурных эпохах и смешавший все в невероятных сочетаниях. Одним из самых знаменитых тогда был архитектор Андрей Штакеншнейдер, построивший этот дворец.

Историки архитектуры считают, что со Штакеншнейдера начался упадок великой петербургской архитектуры, а может быть, и государственности. Впрочем, помпезный его стиль был весьма популярен и у наших вельмож. В советское время в этом здании был Куйбышевский райком партии. И поскольку все культурные учреждения находились в Центральном, тогда еще Куйбышевском районе, всех мастеров культуры таскали для воспитания сюда. Я этого времени, к счастью, не застал. Сейчас тут находится представительство президента. Штакеншнейдер, надо признать, угадал – вельможи всех времен безошибочно выбирают его стиль.

Напротив этого вельможно-партийного здания за рябью Фонтанки – гораздо более старинный, но более скромный Аничков дворец. Но историю его особенно скромной не назовешь – когда-то здесь проходили пышные балы, и по специально вырытому каналу въезжали знатные гости на изукрашенных судах. На престоле России неоднократно бывали женщины, и Аничков дворец – один из памятников их, как бы помягче сказать, жизнелюбия.

Перейти на страницу:

Все книги серии Петербург: тайны, мифы, легенды

Фредерик Рюйш и его дети
Фредерик Рюйш и его дети

Фредерик Рюйш – голландский анатом и судебный медик XVII – начала XVIII века, который видел в смерти эстетику и создал уникальную коллекцию, давшую начало знаменитому собранию петербургской Кунсткамеры. Всю свою жизнь доктор Рюйш посвятил экспериментам с мертвой плотью и создал рецепт, позволяющий его анатомическим препаратам и бальзамированным трупам храниться вечно. Просвещенный и любопытный царь Петр Первый не единожды посещал анатомический театр Рюйша в Амстердаме и, вдохновившись, твердо решил собрать собственную коллекцию редкостей в Петербурге, купив у голландца препараты за бешеные деньги и положив немало сил, чтобы выведать секрет его волшебного состава. Историческо-мистический роман Сергея Арно с параллельно развивающимся современным детективно-романтическим сюжетом повествует о профессоре Рюйше, его жутковатых анатомических опытах, о специфических научных интересах Петра Первого и воплощении его странной идеи, изменившей судьбу Петербурга, сделав его городом особенным, городом, какого нет на Земле.

Сергей Игоревич Арно

Историческая проза
Мой Невский
Мой Невский

На Невском проспекте с литературой так или иначе связано множество домов. Немало из литературной жизни Петербурга автор успел пережить, порой участвовал в этой жизни весьма активно, а если с кем и не встретился, то знал и любил заочно, поэтому ему есть о чем рассказать.Вы узнаете из первых уст о жизни главного городского проспекта со времен пятидесятых годов прошлого века до наших дней, повстречаетесь на страницах книги с личностями, составившими цвет российской литературы: Крыловым, Дельвигом, Одоевским, Тютчевым и Гоголем, Пушкиным и Лермонтовым, Набоковым, Гумилевым, Зощенко, Довлатовым, Бродским, Битовым. Жизнь каждого из них была связана с Невским проспектом, а Валерий Попов с упоением рассказывает о литературном портрете города, составленном из лиц его знаменитых обитателей.

Валерий Георгиевич Попов

Культурология
Петербург: неповторимые судьбы
Петербург: неповторимые судьбы

В новой книге Николая Коняева речь идет о событиях хотя и необыкновенных, но очень обычных для людей, которые стали их героями.Император Павел I, бескомпромиссный в своей приверженности закону, и «железный» государь Николай I; ученый и инженер Павел Петрович Мельников, певица Анастасия Вяльцева и герой Русско-японской войны Василий Бискупский, поэт Николай Рубцов, композитор Валерий Гаврилин, исторический романист Валентин Пикуль… – об этих талантливых и энергичных русских людях, деяния которых настолько велики, что уже и не ощущаются как деятельность отдельного человека, рассказывает книга. Очень рано, гораздо раньше многих своих сверстников нашли они свой путь и, не сворачивая, пошли по нему еще при жизни достигнув всенародного признания.Они были совершенно разными, но все они были петербуржцами, и судьбы их в чем-то неуловимо схожи.

Николай Михайлович Коняев

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология