Мои ночные рефлексии

Поскольку на понедельник Лёша предложил отвезти Васюшу на КТ лёгких — звоню ему и произношу с трудом: «На КТ не надо ехать. Он умер». Лёша отвечает: «Я сейчас приеду!». «Нет, не надо» — говорю. «Нет, я приеду!». Только через полчаса все приезжают почти одновременно: Лёша (спасибо ему огромное! — я ему очень благодарна!), скорая, потом полиция, потом специальные службы — я не была в ступоре (ни тогда, ни потом — ни разу!), всё помню до мельчайших подробностей: вопросы, ответы, действия … С 9 часов вечера (времени смерти моего Васюши) это длится в пределах одного часа. Потом около часа мы с Лёшей сидим в зале в креслах напротив друг друга — я всё время плачу (не истерю) и всё время спрашиваю (как когда-то четыре года назад, стоя на балконе), что я сделала не так? — я все время за эти семь с половиной лет после Васюшиного инсульта делала всё, чтобы он выздоровел: всё взяла на себя (покупка продуктов, приготовление пищи, уборка квартиры, массажи, гимнастики, ночные души), окружила его заботой, комфортом, каждое утро, чтобы погасить его тревогу, прибегала часик с ним полежать — он сразу начинал вкусно посапывать, засыпал, а каждую ночь, когда он вставал, всегда вставала вместе с ним, потом укрывала, успокаивала, целовала — всё это мне было абсолютно не трудно! Я и еще 10–15 лет всё бы выдержала!). На Лёшу я почти не смотрю. Лёша стоически всё слушает молча — не каждый человек решится такое выдержать — на это нужно мужество (о чём Лёша думал — я не могу знать). Только один раз (когда я говорила, как сильно я Васюшу любила) он сказал: «Это было видно». Лёша уехал около 12 ночи.

Я осталась одна. Снова сидела в кресле. Как в июле 2013 года и как в октябре 2016 года. Снова чувствовала ужас, отчаяние, осознание неумолимости судьбы, но настоящая острота осознания придет только на следующий день и — потом все 9 месяцев в нон-стопе будет держать меня, схватив за горло (в прямом смысле), я не смогу дышать и начнутся забытые панические атаки. А в ту мою первую ночь без Васюши я всю ночь напролёт вспоминала нашу счастливую с ним жизнь в течение наших 22 лет и 4-х месяцев. Меня будто кто-то обнимал (Васюша?) и крепко держал за плечи: одна картинка сменялась другой, наши дальние путешествия — (вот мы несёмся по Киеву) и ближние — по окрестностям (вот за нами гонятся менты — а почему вы перед нами повернули назад? — потому что мы всегда здесь поворачиваем — А-а-а — так бы и сказали (?), наши прогулки по нашему району — в берёзовые рощи (особенно в одну туманную ночь на Васюшин день рождения), наши ежедневные прогулки, которые он потом всё-таки полюбил: «А куда мы завтра пойдем? А что будем покупать?», наши посиделки у телевизора (умные сериалы), наши трапезы (в последние годы — по расписанию), наш смех, его анекдоты, которые он чудно пересказывал (один он рассказал мне уже на третью ночь нашего знакомства — и я смеялась взахлеб так, что думала, что разбужу соседей), наша поездка в Самару на защиту моей диссертации (как он мне всегда помогал!!!).

Легла в постель я только в 6 утра (завтра никуда не надо было). Оставила везде включенный свет. И дала себе слово — не спать! — боялась утром сойти с ума. На следующий день в воскресенье пошла в церковь на службу — отстояла два часа (каждое воскресение потом в течение месяца — я на службе — с дивными песнопениями). Впервые в жизни в тот вечер возвращалась в пустой дом. С понедельника и всю следующую неделю — подготовка к похоронам: всё время рядом со мной два человека (Лёша и Наташа (средняя сестра Васюши), иногда — Женя Симонов. Я им бесконечно благодарна! Только, благодаря Лёше был организован почётный караул (в наших воинских частях — полный бардак), в морге на опознании мой Васюша лежал, как всегда — очень красивый, в пятницу сами похороны — в жуткую метель — я одна сижу с Васюшей в катафалке (с сопровождающими служащими, конечно), за нами в машине едут Лёша с Наташей. Потом — отпевание в Никитской церкви, я Васюшу целую в последний раз, а потом — у могилы — залп салюта и звуки оркестра. И — всё.