— И ты все время, пока была здесь, разносила еду? Для стражи в том числе?
— Да.
А он так странно посмотрел на нее, будто с сожалением.
— Макора здесь? — произнес низким голосом.
— Нет. Ушла в погреба.
Тогда Кархем закрыл дверь на засов, после чего вернулся к своей птичке, подхватил под бедра и усадил на стол. Утренний разговор о беременных самках взбудоражил, завел, а сейчас, глядя на Эйву, захотелось сразу всего. В следующий миг вожак задрал подол юбки, подтянул жену к себе поближе. Она же и слова против не сказала, наоборот, только шире развела ноги, помогла ему расшнуровать штаны. Когда Кархем вошел, Эйва сразу опустилась на спину. Каждый раз приходится привыкать к нему, какое-то время не двигаться, но потом… потом хочется принять этого большого зверя полностью, хочется, чтобы он двигался быстро. Хотя, он уже не зверь, нет…
— Мой орк, — слетело с губ.
— Что ты сказала? — навис над ней.
А она запустила пальцы ему в волосы:
— Что ты мой орк, — и прикрыла глаза.
Ее орук? Её! Так и звенело в ушах. Значит, все-таки не просто хозяин. Слукавила. Но эти слова полностью отключили разум, зато разбудили инстинкты. Кархем не смог сдержаться. Эйва лишь вздрагивала от сильных и быстрых толчков, а спустя несколько секунд случился взрыв.
— Кархем, — вжалась лицом ему в шею, застонала. Это ни с чем несравнимое ощущение, когда внутри все сжимается, пульсирует, оно такое сумасшедшее, такое необыкновенное.
— Знаешь, кто ты? — заставил посмотреть на себя.
— Не рабыня, помню.
— Ты моя жена, Эйва.
— Что? — аж дернулась. — Что ты такое говоришь?
— Да, — кивнул, затем выпрямился и ее потянул за собой, чтобы села. — Эвар бекда — ритуал тех, кто вступает в союз. Мужья и жены перед духами предков клянутся друг другу в вечной верности и скрепляют клятву кровью.
— В вечной верности… мужья и жены, — пробормотала растерянным голосом. — Но почему? Почему я, Кархем? Я не оручек. Я… я пленница, человек, в конце концов. А ты… — но договаривать не стала, побоялась обидеть, ведь сказать хотела, что он захватчик.
— А я пришел и забрал вашу землю. Да, Эйва. Так и есть.
— И зачем я тебе нужна? Ни династии за мной, ни владений, я дочь простого купца.
— А я сын кузнеца.
— Ты вожак. Считай правитель. А правители не берут в жены дочерей купцов, тем более, пленных.
— Те есть, — принялся зашнуровывать штаны, — тебе куда проще было бы оставаться моей наложницей, чем быть женой? — кровь тотчас вскипела, желваки на скулах заходили ходуном.
— Так было бы понятнее, — отвела взгляд в сторону. — Женятся или по большой выгоде, или по большой любви. С меня выгоды никакой, а любовь… разве можно любить ту, чей вид ты ненавидишь, чьи земли разоряешь?
— Я задал вопрос, Эйва. Наложницей или женой?
Глава 37
— Ни той и ни другой, — снова посмотрела на него, но взглядом полным злости. — Мне проще было бы быть свободным человеком, выбирать, как жить и с кем. Меня пригнали сюда, — спрыгнула со стола, — как животное. Сказали идти в слуги, а если не справлюсь, обещали отправить на рынок на погибель. А потом меня увидел ты. Разве я для тебя равная? Разве я свободная? Знаю, после таких слов, скорее всего, ты или голову мне снесешь, или отведешь на рынок. Ну и пусть, — сжала руки в кулаки, засопела, лишь бы только не разреветься. — Пусть. Мирида принимает мучеников, вот и меня… примет.
— По-твоему я такое чудовище?! — и со всей силы ударил кулаком по столу, а после и вовсе перевернул его. — Говори!
— Ты Кархем, орк клана хаватов. Завоеватель и убийца, — опустила голову. — Я готова.
— К чему?! — взревел.
— К наказанию, — прошептала чуть слышно.
— Хет шарикат давас! (Ослица ты безмозглая!)
В этот момент дверь дернули, а после с обратной стороны послышалось ворчанье Макоры. Кархем тогда постарался вернуть себе самообладание, затем открыл дверь.
— Ох, бэр Кархем, — расплылась улыбкой повариха. — И ты здесь. Проголодался?
— Сыт я, — зыркнул на нее со злостью, — по горло! — и покинул кухню.
— Это чего такое происходить? — уставилась на Эйву.
А та села на лавку, закрыла лицо руками:
— Он рассказал мне обо всем, — произнесла сквозь слезы.
— О чем, обо всем? — пристроилась рядом.
— Про обмен кровью, что я ему жена.
— Ага, — осмотрелась, принюхалась, — и успеть доказать свои слова делом. И на моей-то кухне. Барайкан! (Безобразие!) Так, а ты зачем реветь? Любить, да?
— Что любить? — подняла взгляд.
— Реветь, — пожала плечами.
— Я столько всего ему наговорила. Он меня не простит теперь. Ну и не надо!