Кстати, рукопожатие у «Ивана Ивановича» крепкое, но податливое, уступчивое. Ладонь влажная. Изо рта у него часто пахло тягостным перегаром. Да… Что ещё очень важно – прямого и пристального взгляда в глаза он не выдерживал и терялся. Старался внешне этого не показывать, но чувствовалось – паникует, сволочь. Вообще, его не надо было принимать всерьез – коллективно – игнорировать его присутствие, его роль в процессе, и тогда он быстро сдался бы. Он и его хозяева – такая душонка у любого вертухая, такие у них повадки. А так… Ведь все сами провоцировали его. Своим паническим страхом перед ним. Вот он и вёл себя, как «дембель» со свежей партией «запахов»…
Да, «Иван Иванович» был главным действующим лицом процесса над Ходорковским и Лебедевым – по крайней мере, для тех, кто побывал в здании Мещанского суда. Лицом отталкивающим.
Лицо власти.
Да, человек считал себя очень умным. Даже гениальным. Ведь придумал себе собирательную кличку-позывной.
Прокурор Дмитрий Эдуардович Шохин. Вот, кто ещё олицетворял «новый порядок». Тоже позорил страну и общество. Государственный обвинитель.
Неужели, для такого важного процесса во всей Системе не нашлось благообразного, обаятельного обвинителя. Ну, да – подонка, но, хотя бы, внешне привлекательного, приятного на вид. Неужели, во всей Системе не нашлось таких?! Ну, были же Вяземский, Аракчеев, Бенкендорф. Или же идейные – как Николай Крыленко, как Арон Сольц. А получилась жалкая копия даже с Вышинского. Жалкая копия Андрея Януарьевича.
Мне рассказывали про Шохина, но я не верил. Найдите в сети запись выступлений гособвинителя в Мещанском суде, послушайте сами и… получите удовольствие. Поверьте, это наслаждение стоит нескольких усилий.
Да, не ошибаюсь – наслаждение. Потому что становится легко, приятно. От понимания того, на каких пройдох опирается Система.
Возвращаются силы.
И это только голос. А как он выглядел!
Этот человек рождал у меня чувства, неприятные мне самому. Хотелось подойти к нему вплотную, заехать локтем в солнечное сплетение, дать подзатыльник, отнять всю мелочь и «покрупнее», снять часы,
Вначале я думал, что это прикол. Такое же не может быть! Назначить этого маленького человечка, напоминающего бахчевую тлю – такой же бесцветный и такой же суетливый – на главный процесс путинской России?!. Да, государственный обвинитель Шохин походил на мужчину, пережившего физическую и психическую травму – передвигался подпрыгивающей походкой, на самом процессе постоянно озирался по сторонам, нервно и громко массировал некрепкие ляжки под столом. И даже когда он сидел, появлялось ощущение, что он подпрыгивает. На месте. Отталкиваясь от стула нижними полушариями мозга. Я видел Шохина в форме и без неё. Когда прокурор надевал форму и направлялся в зал заседания, прыжки его становились нервнее, но выше и делал он их с удовольствием. Осмысленнее становились эти его прыжки, что ли?.. Да, да, ходил он бесшумно. Вообще, вне здания суда старался передвигаться бесшумно. Но вот на процессе… Что за даун! Почему-то уверен, у этого человека плохой сон, постоянно нарушаемый кошмарами… А спит он, свернувшись в клубочек…
Нет, ну, он сам провоцировал. Одним своим видом. Одним своим голосом – скрипучим, нудным, мультяшным голосом ослика Иа. Скучным и гнусавым. Даже мне слышать этот мерзостный скрип было подобно пытке. А ведь я мог встать и выйти из зала. А ведь я не был вынужден сидеть в клетке, как Ходорковский и Лебедев. Которым приходилось долгие месяцы выслушивать, как гособвинитель подолгу перечитывает – по слогам, с блеклой, монотонной интонацией – материалы дела. С маниакальным упорством прилежного ничтожества. Если его перебивали, мог начать читать длиннющий документ сначала. Мог просто – без вмешательства – взять и заново перечитать длиннющий документ ещё раз. Даже не имеющий к делу никакого отношения длиннющий документ – например, посвятить час чтению техпаспорта какого-то бассейна или «Обзора отрасли добычи и переработки фосфатов», содержащий анализ запасов апатитового концентрата в Марокко и Иордании. С выражением садистского удовлетворения на сухоньком лице извращенца. Да, сам факт назначения такой бездарности как Шохин Д.Э., его незабываемое заунывное поскуливание – это и есть психологическая пытка над подсудимыми (как и над всеми, кто сидел в зале), преступление против личности.
Шохин часто читал по слогам – уверен, специально.
В малюсеньком зале Мещанского районного суда – всего около 40-50 квадратных метров – уже от присутствия трёх десятков людей создавалась тягостная душная теснота, тем более без кондиционера – установленного, но коварно неработающего. А с Шохиным Д.Э. на одной площади – это была мука.