Мои останкинские сны и субъективные мысли

Да, первый этаж создаёт обманчивое впечатление. Потому что первый этаж – это витрина. А ведь известно – с яркими витринами, настырной мишурой, торопливой показухой и оглушающими фейерверками в стране всё в порядке. Потёмкинские деревни – это наше прошлое, настоящее и будущее. Неизбежное.

На первом этаже сделан хотя бы какой-то ремонт, развешаны рекламные плакаты и большие плоские экраны транслируют эфир разных российских телеканалов, на первом этаже просторно как на футбольном поле, и первый этаж затопляет естественный свет из больших – правда, безнадёжно грязных – стеклянных окон. Это то, что открыто глазу. Но входы в длинные мрачные коридоры – лабиринты, запутанные так, что в них можно пропасть на сутки – захламлённые древние помещения, пахнущие мокрыми мышами, обшарпанные, гниющие стены с затхлыми, нагими коммуникациями обычным посетителям не видны – прямо оттуда, с первого этажа можно пройти, всё рядом, но туда их не пустят. Это настоящее сердце Останкино. Нутро Останкино.

Первый этаж – это праздник. Праздник, который обманывает не только посетителей и гостей, он обманывает работающих здесь сотрудников, обитателей Останкино, рабов Останкино. Каждый день. Всякий раз, как они сюда приходят. Сами приходят.

По утрам все 17 подъездов Останкино, проснувшись, принимаются ненасытно поглощать массу народа. Сотрудники административных подразделений идут самым большим потоком, ближе к девяти-десяти часам – одетые в похожую по стилю одежду, с одинаковым, настырным и жёстким, выражением лиц. Почти все – добираются на общественном транспорте. Некоторые – начальники, босы, хозяева – на собственных автомобилях; с водителем; с охраной; в сопровождении. Но все вместе – одним человеческим стадом, как зомби – просачиваются и растворяются в утробе телецентра.

Коллеги из творческих редакций – приходят кто раньше, кто позже. Их тоже можно узнать по внешнему виду: одеты либо в «строгую классику», но потрёпанную, неглаженную, нестиранную, дурнопахнущую, либо по-современному – в джинсах, шарфиках, свитерочках, курточках, грязных кедах; считается, что они следят за модой. На лицах – почти у всех – странный, но стойкий надменно-изучающе-самовлюблённый микст. Добираются по-разному: иногда собственным, но чаще – общественным транспортом, редко на такси, порой даже пешком от метро. Когда как. Подходя к Останкино, почти все начинают разговаривать по мобильному – брезгливо озираясь, уже уставшими от работы голосами спешно выстреливают в трубку отрывистыми, короткими фразами – с коллегами равноценного статуса, с друзьями, с родными, с мамой, либо лебезят – перед кем-то из вышестоящих.

Для этого подвида останкинских рабов пройти по первому этажу Стакана – это целый ритуал, важнейшая часть рабочего дня. Знаю коллег с НТВ, которые намеренно пользуются центральным входом в здание, хотя им удобнее пройти через 17-й, т.н. «нтвшный», подъезд; ну, чтобы получить утреннюю порцию наркотика – ощущением собственной значимости в общественно-политической системе страны, в её социальной иерархии: вот, мол, где я работаю, имею, мол, причастность к происходящему в мире, мол, зря я о себе этой бессонной ночью так плохо думал – это у быдла снаружи жизнь не удалась…

Сотрудники технических служб не похожи ни на тех, ни на других: по-другому одеты – попроще: вязанные жакеты в катышках, в нестиранных джинсах с классическими острыми коленками, растянутые застиранные футболки; это сознательный выбор, не в зарплате дело. Как они попадают в Стакан, почти невозможно засечь – словно живут здесь. Самый ущемлённый в правах останкинский люд. Этих работяг большая часть местного населения из двух предыдущих подвидов равными себе не признают, хотя их услугами пользуются. Ну, максимум, при встрече поздороваются – неаккуратным кивком; имён их не запоминают, дружбу с ними не водят, за один стол не садятся. Забастовка – всего на одни сутки – сотрудников технических служб Останкино приведёт к коллапсу и панике во всей избалованной и рыхлой российской телевизионной машине (систему), лишь кажущейся мощной, непобедимой…

Угодив в эти 17 останкинские воронки, людские потоки растекаются по всему телу здания – превращаясь в ручейки, чем выше они поднимаются по лифтам, чем дальше уходят по длинным и узким коридорам-глоткам. И, наконец, разбившись на тысячи единиц, сотрудники забиваются в свои комнатки, как тараканы в щели от солнечного света. И начинают возню – шуршать бумажками, тихо постукивать на клавиатурах, разговаривать по телефонам, одним словом – работать.