Мои останкинские сны и субъективные мысли

Да, кстати, ещё многие в Останкино любят рассказывать про мрачную старуху, горбунью-вещунью с клюкой – якобы, её многие видели: кто у останкинской башни, кто у входа в АСК-1, пару человек в самом телецентре. Иногда эта женщина с кем-то даже разговаривает – может подойти и предсказать надвигающуюся катастрофу, трагедию. Впервые мне про неё рассказывали операторы НТВ утром 1 января 2004 года – они еле-еле держались на ногах, но порывались её отыскать в одном из длинных коридоров недалеко от 2-го подъезда – мол, там старуха точно должна была быть в тот день. Планы в отношении неё у ребят были негуманные, и мне пришлось «спасать» пожилую женщину.

Это всё смешно. Смешно и несерьёзно. Наверное, эта горбунья-вещунья с клюкой символ апокалипсических ожиданий-настроений, которыми живёт Останкино – как и почти вся Россия – жаждёт Останкино, верит.

Да и название «Останкино» – это не от слова «останки», то есть человеческий прах, а редуцированное от «Осташково». До XVII века так называлось это место…

Потом я понял. Это здание – живое.

Всё, что соприкасается с человеком, любая материя, словно обладает жизнью, начинает существовать. Иногда, кажется, что имеет душу. Испытывает боль. Может чувствовать. Любовь, ожесточение, ненависть.

Особенно созданное человеком. Особенно здания. Они впитывают тепло людей, мысли, страхи, нашу энергию. Добрую. Или злую. И оживают. У них своя аура – мрачная либо жизнерадостная и светлая. Благодушная, трогательная, злобная, зловещая. Разная.

Да, у каждого здания появляется свой характер. Даже у дряхлой хрущёвки, в которой я живу, особый старческий норов.

И Останкино ведёт себя как живое существо. Сейчас – жестокое, нечистое в помыслах. Огромное грозное чудище.

Это можно почувствовать. Это даже можно понять. Надо лишь приложить усилия, захотеть. Не испугаться.

Самая благоприятная возможность сконцентрироваться на этой цели – глубокой ночью, когда в Останкино остаётся очень мало людей. Когда никто не будет мешать…

В опустевших коридорах, комнатках, кабинетах, студиях раздаются зловещие непонятные звуки. Разные, многочисленные. Тихие. Но самое пугающее – это гулкий скрип. Обычно с ощутимым вздрагиванием. Будто кто-то скрежещет – видимо, с затаённой яростью. Кто-то сильный, исполинский.

Внизу в пустынных длинных тоннелях звук шагов разный – либо он звонко отскакивает от массивных толстых железобетонных стен, либо отдается глухим стуком, а бывает (очень часто!) отвечает полной тишиной – словно здание потешается, играется над тобой, словно, Оно разумно. Надо остановиться и вслушаться. Вот оно! Нет, это не ветерок. Это равномерное холодное дуновение – дыхание. Равномерное! С длинными интервалами, но равномерное!

Нередко в этих железобетонных обшарпанных изнутри внутренностях чудища хорошо слышен далёкий глухой, но явный рокот. Неуловимое ощущение, что Оно так ворчит, рычит. Одновременная с этим пульсирующая дрожь этих толстых стен – и подозрение в одушевлённости Останкино превращается в убеждённость…

Я об этом не сразу догадался…

Сижу однажды у Останкинского пруда – вышел прогуляться, развеять тягость от долгого пребывания в Стакане.

Апрель. Воздух прохладный, но уже с дурманящим весенним привкусом. Запахом почвы, нагой, сбросившей холодное покрывало. Запахом новой и просыпающейся травы. У воды дурачились голуби. Шумно игрались воробьи. А утки, постоянные обитатели пруда, сбивались в пары и бесцельно летали с одного берега на другой. Но, возможно, они так потешались своему отражению на гладкой зеркальной поверхности водоёма...

Тут пахло жизнью, свежестью, пробуждением. А там – в телецентре – этого не чувствовалось. Почему-то не чувствовалось.

Рядом с Останкинским прудом стоит православный храм Живоначальной Троицы XVII века. Очень красивая церковь с прянишными ласковыми окошками, с зелеными куполами-луковичками и забавными курносыми кокошниками. Нарядный, торжественный и пышный - «московский» - и одновременно такой уютный тёплый теремок. Вот ведь тоже люди строили! Душу вкладывали, понимали смысл своего труда. А ведь изначально – усадебная, домашняя церковь князей Черкасских, тогда подмосковная. И строил её крепостной нижегородский мужик-зодчий Павел с телевизионной фамилией Потехин [2]. Что мог чувствовать человек, который ходил в этот приветливый храм? Радость предстоящей молитвы, покой душевного откровения перед своим Всевышним.

А это? Поворачиваю голову налево, и в глаза настырно лезет этот промышленный объект, огромный стеклянный сундук. С грязными окнами, с почерневшими за почти 45 лет металлическими рамами и бурым бетоном, ржавым пластиком. Говорят, что когда-то эту грязь всё же отмоют. Не верю я что-то. Деньги потратят, а эти помои снова проступят. Потому что идут изнутри. Эта грязь – материализовавшиеся мысли работающих в Останкино людей, их отрицательная энергия. Ведь по морщинам можно судить о душе человека, значит, внешнее состояние здания говорит о том, кто в нём находится, живёт, работает тут.