Мой остров

Муж приезжал ко мне из Самары на выходные - вначале не на каждые выходные, потому что он продолжал подрабатывать после учебы, и иногда его ставили на дежурство в субботний вечер, потом - на каждые. Денег, при том, что перестройка углублялась, как-то стало хватать. Муж хорошо учился и получал повышенную стипендию, моей зарплаты участкового психиатра - хотя первые полтора или два месяца я работала только на одну ставку - тоже неожиданно оказалось достаточно. Получались даже излишки денег - не было особого настроения их тратить; возможно, каких-то вещей в моем доме и не хватало, но я вполне приспособилась к тому, что было. (Я привыкала к вещам, и новые вещи меня всегда немного напрягали, особенно тогда, - как и новые люди). Таким образом, муж приезжал ко мне каждые выходные, обычно на сутки - но я не могла жить этими выходными. Я не могла их ждать. Мне было 27 лет, и я чувствовала, что жить одними выходными целых два года - своего рода преступление, что ли. К тому же мне не хотелось отягощать мужа лишними проблемами. Вадим приезжал в субботу поздно вечером, нередко уже после полуночи (он уезжал из Самары на последнем автобусе), и все, в чем он нуждался - чтобы ему обрадовались, а также в хорошем душе, полноценном сне и еде. А на следующий день оставалось уже слишком мало времени. И, кроме того, никто, ни один человек - кроме меня самой - не помог бы мне справиться с моим одиночеством, не помог бы мне найти себя и наполнить мою жизнь смыслом.

***

На работе, как и положено молодому специалисту, мне дали участок "с завалом". Это означало большой, запущенный участок, на котором несколько лет не было постоянного врача. Примерно что-то такое я почувствовала с самого начала, когда врач из Автозаводского района (куда меня потом и направили), поймавшая меня возле кабинета главного врача (я еще только выбирала между наркологией и психиатрией, читай: квартирой и психиатрией) сказала, что они ждут меня, как Бога. Я еще тогда, не имея никакого подобного опыта (все-таки в интернатуре нас пестовали и баловали; т.е., в самой интернатуре мне так не казалось, зато потом я это оценила вполне), почувствовала, что эта бурная радость по случаю моего прибытия - не к добру. Никто у меня не спрашивал положенную медкомиссию, никто не тянул с оформлением документов - всех интересовала только дата моего выхода на работу. После того, как я дала положительный ответ, мне удалось выбить себе только один день - для личных целей. Я пыталась было еще протянуть время под предлогом оформления документов и медкомиссии, но меня очень попросили вначале выйти на работу, а с документами и медкомиссией как-нибудь потом. Документы мне, конечно, оформили; медкомиссию я вообще не проходила. В мой первый же день возле отведенного мне кабинета толпились толпы. "Толпились толпы" - это не то же самое, что "масло масляное": это несколько толп сразу, несколько участков вперемешку; это очень много больных людей в одном месте. Почти все остальные доктора были в отпуске, медсестер тоже почти не было, а в тот день, когда я вышла на работу, ушла, наконец, в отпуск доктор, ждавшая моего выхода. Она не вышла в первую смену, а я пришла во вторую, и часть больных ждала с самого утра. Медсестры в этот, первый день, мне не дали, меня только подвели к кабинету и открыли его, а позднее принесли белый халат. Помню, что больные (а я тогда выглядела моложе своего возраста, я еще несколько лет выглядела моложе своих паспортных данных) не приняли меня всерьез и не хотели пускать без очереди. Но когда им объяснили, что я - новый врач, и не просто новый, а постоянный, большинству из них стало безразлично даже то, что я еще без медицинского халата. Если бы больных не было так ошеломляюще много, я бы, наверное, очень переживала: справлюсь ли, вспомню ли необходимые дозы и так далее. То, что чувствует врач, начиная свой первый прием, так хорошо описал Михаил Булгаков в "Записках юного врача", что повторяться не имеет смысла. Я упомяну лишь то, чего у Булгакова нет.