Мой отчим - советский пенсионер

Зоя, нужно срочно оповестить об этой неприятности Сёмушку, и чтобы завтра же он выехал в Сальск. Возможно, лучше будет, если зятёк приедет первым, а вы — следом за ним: так мы с ним больше возможностей обсудим, без Грушеньки, с мамой твоей трудно придётся, если придется что-то конкретное пояснять… Хотелось бы обойтись без лишней откровенности: сама знаешь принципиальность твоей мамочки… Словом, внученька, ты меня поняла: сегодня же всё объясни отчиму, и завтра пусть выезжает в Сальск, но едет не в тот дом, где живет с Грушенькой, но прямиком ко мне. Все поняла, Зоенька?

— Всё, бабушка, передам дословно, — подтвердила я, внутренне холодея: что же теперь будет? Как воспримет мама, если с отчимом что-то случится, не дай Бог?

— Не переживай, Зойка! Ты плохо знаешь свою вечно молодую бабку и совсем не знаешь о моей туманной молодости: я — волчица старая, против меня мелким государственным сошкам не тягаться… Важно одно: чтобы Семен сразу приехал ко мне! Все, лапочка, время заканчивается… Целую тебя нежно… Зоя, ты что, плачешь, внучка? Что случилось? Скажи бабушке, кто обидел мою девочку?…

И все: связь оборвалась, оплаченные пять минут закончились. Хорошо, что так: еще немного, и я бы разрыдалась в полный голос, ощутив поддержку и понимание близкого человека. Бабушке мне всегда было легче довериться, нежели маме, постоянно занятой мыслями о работе.

А в последние годы у мамы часто болела голова, — особенности канцелярской деятельности сказывались, но мама не унывала, а иронизировала над собой: "Мигрень — работать лень"…

И мне пришла крамольная мысль, осуществление которой сделает меня еще более одинокой, чем сейчас: мама и дядя Семён должны переехать, раз проживание далее в нашем городке для них небезопасно. И хватит маме работать: от ее работы никому пользы нет, только пенсию почти всю забирают из-за совмещения с зарплатой: не должен работающий советский человек целиком всю пенсию получать! А денег на жизнь им хватит: не одна, чай, пенсия… Лишь бы удалось дяде Семену свободу сохранить, а для этого нужно постараться, и я, со своей стороны, просто обязана, ради мамы, помочь ему. И дела мне нет до того, что мой отчим — не совсем правильный человек: а кто в этом мире кристально чист? Кто, скажите мне? Если только слепые, глухие да блаженные…

От телефонной станции я взяла такси, уже в третий раз за сегодня, — и протянула таксисту бумажку с адресом. Шофер присвистнул отчего-то, назвал совсем божескую сумму за проезд и с ветерком довез меня до дома по улице Гиляровского. Вылезла я из такси, а шофер, с запинкой, спрашивает вслед:

— Девушка! Вас до квартиры не довести? А то в подъезде, похоже, темно, страшно вам будет одной идти. Этаж вряд ли первый… Так проводить вас?

Задумалась на мгновение: таксист прав, темнота на улице беззвездная, и в подъезде явно лампочка перегорела, даром, что дом хорош, новый, из красного кирпича… И таксист вполне приятный, молодой, веселый, не рвач, ровно по счетчику сумму назвал, чаевых не взял, — неплохой человек. Только вот внешности его я не рассмотрела, просто не хотела смотреть по сторонам.

Выпрыгнул таксист из машины и устремился по ступенькам крыльца: заботливо мне дверь подъезда отворил, посветил крохотным фонариком, — он, похоже, всегда фонарик ручной с собой возит, — работа такая…

— Погодите минуту, я посвечу на номера квартир первого этажа, — шепчет. — Ага, вот здесь девятнадцатая, а вам двадцать седьмая нужна… По три квартиры на этаже… Значит, нам с вами аккурат на третий этаж подниматься… Вы же не домой идете, я так понимаю, девушка?

— Нет, у меня тут родители в гостях, а я дома задержалась, опоздала… Теперь вот разыскиваю их, я тут прежде никогда не была… Спасибо большое, что довели, здесь и впрямь так страшно, в этом пустом темном подъезде… — сама не понимаю, отчего пустилась на такую длинную тираду. Слова отвлекали…

— А вдруг я тоже такой же темный и страшный, как этот подъезд? — Шофер наклонился почти вплотную ко мне, и на миг мне стало страшно, словно я оказалась в сказке братьев Гримм, — бабушка мне их много рассказывала… Взгляд мой упал на лицо таксиста, я увидела, что он совсем молод: наверно, недавно после армии, — высок ростом и улыбчив, как мальчишка-подросток. Раньше я бы не преминула отметить, с каким симпатичным таксистом мне довелось ездить!

— Девушка, вы простите, что вмешиваюсь, не моё это дело… Но у вас на лице пятнышко черное, как линия вертикальная, — на щеке правой. Такое впечатление, что у вас глаза были подкрашены, а потом вы в снегопад угодили, и тушь ваша потекла немного… Правда, снегопад у нас давно был, сразу после обеда, а у вас подтёк совсем свежий… Ну, это не моё дело… Вы просто вытрите щеку-то, а то стороннему человеку сразу видно, что вы плакали, вот! — И замолчал таксист.

Я оторопела: душ приняла, косу переплела, но лицо вроде чистое было, помню, в зеркало смотрела. Но я и после душа еще плакала, наверное, вот ресницы и потекли… Не надо было глаза красить, если следить за собой не умею!