Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

Уже в ходе первой части переговоров Сталин заявил, что он желает определенные сферы интересов. Под «сферами интересов» понимается, как известно, что заинтересованное государство ведет с правительствами стран, входящих в сферу интересов, переговоры, касающиеся лишь его самого, и другое государство подчеркнуто (демонстрирует) в отношении к ним свою незаинтересованность.

Мне Сталин обещал, что он не собирается вмешиваться во внутренний строй этих государств. На требование Сталина в отношении сфер интересов я ответил ссылкой на Польшу: поляки становятся все более агрессивными, и было бы неплохо на тот случай, если они доведут дело до войны, определить линию, с тем чтобы немецкие и российские интересы не столкнулись. Эта демаркационная линия была проведена по линии рек Вислы, Сана и Буга. При этом я указал Сталину, что с немецкой стороны будет предпринято все, чтобы решить проблемы дипломатическим и мирным путем.

Соглашения, затрагивающие другие страны, разумеется, не указываются в договорах, предназначенных для общественности, для них используются тайные договора. Еще одна причина, почему соглашение было заключено в качестве секретного договора: германо-русский договор противоречил соглашению между Россией и Польшей и договору, заключенному в 1936 году между Францией и Россией и предусматривавшему консультации при заключении договоров с другими государствами.

Жесткость советской дипломатии выразилась в балтийском вопросе и, в особенности, в отношении к порту Либау (Лиепая), который русские требовали в свою сферу интересов. Хотя я и располагал общей доверенностью на заключение договора, но, однако, ввиду важности российских требований, посчитал необходимым запросить Адольфа Гитлера. Поэтому переговоры были прерваны и возобновились приблизительно в 10 часов вечера, после того как я получил одобрение фюрера».

Здесь нужно указать на известную уловку на переговорах: чтобы поднять вес уступок, на которые в определенных обстоятельствах имеется готовность пойти, решение об этом делегируется на более высокий уровень. Так поступил и отец, подсунув Гитлеру решение о том, можно ли отдать русским порт Либау. Отец продолжает:

«Отныне трудностей больше не возникало — пакт о ненападении и секретный протокол были парафированы и подписаны уже до полуночи. По окончании в том же помещении, оно являлось кабинетом Молотова, был накрыт небольшой скромный ужин на четверых. В самом начале приключился большой сюрприз: Сталин встал и произнес короткую речь, в которой он говорил об Адольфе Гитлере как о человеке, которым он всегда сильно восхищался. В подчеркнуто дружеских словах Сталин выразил надежду, что ныне заключенные договора послужат введением к новой фазе германо-советских отношений. Молотов также поднялся и говорил в подобной манере. Я ответил нашим российским хозяевам речью, выдержанной в том же дружеском тоне. Так спустя несколько часов после моего приезда в Москву было установлено такое взаимное согласие, какое при отлете из Берлина я не считал возможным, и оно наполнило меня величайшими надеждами относительно будущего развития германо-советских отношений.

Сталин произвел на меня с первого момента нашей встречи сильное впечатление — человек незаурядного формата. Его трезвая, почти сухая и, тем не менее, точная речь и твердость, но и великодушие его манеры вести переговоры показали, что он носил свое имя по праву. Ход моих встреч и бесед со Сталиным дал мне ясное представление о силе и власти этого человека, чей кивок становился приказом вплоть до самого отдаленного селения на бескрайних просторах России и который смог сплотить двести миллионов жителей своей империи теснее, чем это когда-либо удалось какому-то царю. Стоит, как мне кажется, упомянуть еще одно небольшое характерное происшествие, случившееся под конец вечера: я спросил Сталина, может ли сопровождающий меня фотограф фюрера сделать несколько снимков. Сталин согласился, вероятно, первый случай, когда он позволил это иностранцу в Кремле. Но когда Сталин, среди других, и мы, гости, взялись за бокалы налитого нам крымского шампанского, Сталин воспротивился — он не желает такой публикации. Фотограф по моему требованию извлек фильм из камеры и передал его Сталину, но тот возвратил пленку, заметив, он надеется, что снимок не будет опубликован. Это был, конечно, несущественный эпизод, однако он явился показательным для великодушного отношения наших хозяев и атмосферы, в которой завершился мой первый визит в Москву».

Отец пишет о заключении договора:

«Отказ от российской политики Бисмарка послужил началом окружения Германии, приведшего к Первой мировой войне. Возобновление исторических отношений в ситуации 1939 года являлось, в силу реальных причин, политическим фактором безопасности первого порядка.

Лично я, предложив фюреру это соглашение с Советским Союзом, надеялся достичь в отдельности: