Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

Трезвым историческим итогом двенадцатилетнего правления Гитлера является, однако, осознание того, что предоставление одному лицу абсолютной и бесконтрольной власти чревато слишком большим риском. Столкновение с проверяющими органами, в какой бы форме оно ни происходило, необходимо для предотвращения неправильных решений или произвола, не говоря уже о возможных последствиях проблем со здоровьем. Склоняешься перед политической мудростью Рима, в экзистенциально опасных ситуациях, для того, чтобы справиться с ними эффективно, имевшего в распоряжении институт «диктатора». Правда, этому «диктатору» его «должность» поручалась лишь на год, не в последнюю очередь, в сознании того, что от однажды закрепившегося единоличного правителя потом чрезвычайно трудно избавиться. При этом не стоит упускать из виду, что данный институт был создан в Риме более или менее однородным правящим слоем; диктатор, по крайней мере, в республиканском Риме, не имел никакой возможности проводить политику, идущую вразрез с интересами этого слоя. Вспомним судьбу Цезаря! В так называемом Третьем рейхе не было однородной элиты, которая могла бы вынудить Гитлера отказаться от его политики или, по крайней мере, изменить ее, пока еще не было слишком поздно. И все же, если видеть, подобно Гегелю, в исторических персонажах орудия Мирового духа, которые он использует для своих, остающихся скрытыми от нас, целей, то тогда Гитлер бросил вызов большевизму сталинского толка. Сталину не оставалось теперь ничего иного, кроме как «таскать каштаны из огня» для великой западной державы США. Именно этого, однако, Сталин хотел избежать.

Я могу лишь улыбаться, признаюсь, чуточку свысока, когда немецкие историки, такие, как Андреас Хилльгрубер, рассуждают о гитлеровском «поэтапном плане» завоевания мира и, таким образом, превращают историю недавнего немецкого прошлого в байку, не говоря уже о вздорном «кукольном театре» их современных последователей. Мне в то время была с самого начала известна роковая слабость немецкой позиции. Только из нее можно понять истоки гитлеровской политики.

Гитлер представлял для немцев, начиная с определенного времени, альтернативу большевистскому решению неимоверных проблем Германии. В этом заключалась его роль в мировой истории. «Вихрь сошедшихся обстоятельств», пользуясь здесь вновь формулировкой «Бесов» Достоевского, привел его к власти. С моей точки зрения, табу, наложенное сегодня на Гитлера, непонятно. Гитлер — даже и в собственном понимании — несет ответственность за катастрофу, постигшую немецкий народ и сравнимую разве что с Тридцатилетней войной. Это вполне устанавливается объективно и не требует никаких гротескных преувеличений и ложных или даже дурацких изображений, которые, сверх того, зачастую годятся для нанесения вреда национальным интересам, перекладывая с Гитлера ответственность.

Отец

Несчастье для умершего в том, что враг пережил его и написал свою историю.

Фридрих фон Шиллер, История Тридцатилетней войны

Кем же был, собственно, этот министр иностранных дел, этот Риббентроп, который после назначения в начале 1938 года «рейхсминистром иностранных дел» стал формально первым советником Гитлера по внешней политике? Тем самым он занял положение, в которое за прошедшие годы уже в значительной мере врос. Но он никогда не был единственным советником Гитлера по внешней политике. Известно, что Гитлер не связывал себя рамками определенного ведомства. Без сомнения, однако, мой отец, имея доступ к ушам Гитлера на длинных отрезках немецкой внешней политики, влиял поэтому на ту внешнюю политику, которую, как он выразился на Нюрнбергском процессе, «определял другой человек». Под этим «другим человеком» он имел в виду Гитлера. Такой формулировкой отец не пытался снять с себя ответственность за немецкую внешнюю политику — он принял ее на себя перед судом победителей expressis verbis (ясно, недвусмысленно), — но выразил сожаление по поводу того, что на поздних этапах немецкой политики он не смог настоять на своих оценках и выводах.