Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

Его главным интересом была судьба его страны. Но при этом он не был даже — как сегодня, умаляя, говорят — националистом, что в тогдашнем словоупотреблении означало соотечественника, ставящего свою родину превыше всего. Он вполне мог подвергать деятелей, традиции и институты своей страны острой критике и сравнивать их с другими странами, даже если сравнение было не в пользу собственной страны. Он до смерти ненавидел липкий «ура-патриотизм». В этом ключе он критиковал стиль кайзера. По случаю посещения берлинского арсенала он указал нам на картину: на ней была изображена сцена, когда конюший Великого курфюрста Фробен во время битвы при Фербеллине просит курфюрста поменяться с ним лошадьми, так как считает, что монарх на белой лошади подвергается слишком большой опасности. И действительно, Фробен — на лошади Великого курфюрста — погиб во время битвы. На меня, маленького мальчика, эта готовность Фробена пожертвовать своей жизнью за родину, воплощенную в персоне курфюрста, произвела тогда большое впечатление. Сегодня говорят, что жертвенная смерть Фробена будто бы только легенда. Быть может. Гете приводил такие легенды в отношение с жизнью, постулируя на примере Муция Сцеволы: «И если римляне были достаточно великими для того, чтобы это придумать, мы, по меньшей мере, должны быть достаточно великими для того, чтобы в это поверить»[440]. Так сама атмосфера в доме, определенно и без всякой патетики, приучала нас, детей, к готовности все отдать за свою страну, то есть, если потребуется, также и жизнь. В кабинете дедушки висела известная гравюра, изображавшая Фридриха Великого сидящим на стволе дерева после проигранной битвы при Колине. Незабываемы слова дедушки, что качество войск выказывается как раз в момент поражения. Мне довелось впечатляющим образом прочувствовать значение этих слов в 1945 году в день капитуляции. Я расскажу об этом в другом месте.

Фридрих Великий был представлен в зале Славы известной картиной, на которой изображено, как он в безнадежной ситуации перед сражением при Лейтене предоставляет своим генералам свободу уйти в отставку, потому что он «будет атаковать врага против всех правил военного искусства»; в противном случае ему останется только «приказать похоронить себя перед своими батареями». Когда отец в своем наследии пишет, что «образцом для Гитлера был Фридрих Великий», нельзя даже представить себе большей разницы! Короля не бросил ни один из его генералов, хотя он гарантировал им, что он никого из тех, кто не захочет разделить с ним риск битвы с противником, втрое превосходящим по силам, не упрекнет. Гитлеру, напротив, не удалось установить действительно стойкие доверительные отношения со своим генералитетом, которые не разрушили бы и его собственные ошибки!

Дедушка оценивал достижения Фридриха очень высоко как одну из решающих предпосылок позднейшего возвышения Пруссии до великой державы, при этом не забывая его отца, который, кстати, несмотря на свое прозвище «солдатский король», никогда не вел ни одной войны. Он также признавал неограниченно, как оценку всей личности Фридриха, предикат «Великий». С другой стороны, он считал непростительным, что внешняя политика Фридриха, в конечном итоге, привела к агрессивной коалиции трех великих держав — России, Австрии и Франции — против Пруссии. Эту констелляцию Фридрих, безусловно, обязан был бы предотвратить. Здесь можно заметить, что дедушка постоянно имел в виду острое внешнеполитическое положение рейха. В его критике звучали опыт Первой мировой войны и абсолютный примат немецкой политики — всеми средствами помешать созданию подобной констелляции против рейха. Это являлось ключевой проблемой немецкой внешней политики. Из его критики Фридриха Великого я сделал для себя важный вывод: деятельность даже самых, по всей очевидности, выдающихся и успешных личностей надо всегда рассматривать критически. Мать знала, отчего она как раз в это время часто цитировала латинское выражение «nil admirari» (ничему не удивляться).