Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

Еще один случай с моим дедушкой заслуживает того, чтобы рассказать о нем здесь. Он сыграл свою роль в очень тяжелый момент моей жизни, и у меня имелось достаточно поводов вспоминать о нем. Я наткнулся в какой-то книжке по истории на практиковавшийся при определенных обстоятельствах обычай освобождать пленных под честное слово больше не воевать в качестве солдат. Это была практика того времени, когда ведение войны во многом было еще делом только солдат и так называемый «тыл», предоставлявший все необходимое для ведения войны, еще не играл такой решающей роли, как в наши дни. «Тотальную войну» еще не изобрели. Я задал дедушке вопрос, должен ли человек держать данное в таких обстоятельствах слово, ведь в согласии с кодексом чести он обязан в верности только своей стране. Я даже зашел еще дальше, спросив, не является ли долгом честное слово как раз нарушить, чтобы снова иметь возможность воевать за свой народ? Дедушка посмотрел на меня с большим удивлением — в свои 13 или 14 лет я, додумавшись до такого, представлялся себе очень мудрым — и очень спокойно, однако особо подчеркивая сказанное, ответил: «Тебе верят, ты отдаешь в залог свою честь и это можно сделать только один раз!» В то время я не мог себе представить, что у меня когда-то возникнет повод вспомнить об этих словах дедушки. В Рождество 1947 года, будучи заключенным в одном из английских лагерей для интернированных — его, вероятно, можно было бы назвать и концентрационным лагерем — я ходатайствовал о недельном отпуске на праздники под честное слово, и мне его дали. По окончании отпуска я вернулся обратно в лагерь, хотя и должен был в моей особенной ситуации считаться со всеми мыслимыми негативными случайностями. Сразу после возвращения меня выдали французам.

Когда мы заговаривали с дедушкой об Эльзас-Лотарингии, зная, что он долгое время стоял в гарнизоне в Метце, он только сухо отвечал — и у нас от его слов перехватывало дыхание: «Эльзасцы и лотарингцы всегда недовольны той страной, к которой они в данный момент принадлежат». Сверх того, он поведал нам, что Бисмарк совсем не хотел аннексировать Эльзас-Лотарингию[442], но военные, из-за крепостей Метца и Страсбурга, настояли на этом. Наш классный учитель Людерс рассказывал нам то же самое. Круг здесь замыкается, усилия моего отца и его воздействие на Гитлера привели к заявлению об отказе от Эльзас-Лотарингии. Он верил, что этим было убрано возможное препятствие на пути к немецко-французскому примирению.

Я уже об этом упоминал, незадолго до своей смерти дедушка сказал моей матери: «Если он (Гитлер) хочет проиграть войну, ему надо только схватиться с русскими!» «Cauchemar» (кошмар) войны на два фронта! Дедушка Риббентроп вовремя распрощался с этим миром. Он умер в первый день судьбоносного 1941 года. Ему не пришлось пережить, как Гитлер сам развязал войну на два фронта, избежание которой являлось решающей максимой всех политических бесед между дедушкой и отцом. Это при том, что он задолго до отца видел в Гитлере единственную альтернативу коммунизму в Германии.

Я представил моего дедушку так подробно, потому что он, вне всякого сомнения, решающим образом повлиял на личность моего отца в юности. Способность мыслить абсолютно независимо и прагматично, соединенная с большой любовью к родине, явились важными качествами, которые он передал своему сыну для жизни. Широкий взгляд на мир, выходящий за часто суженные рамки немецких реалий перед 1914 годом, отец приобрел во время многолетнего проживания за границей и за океаном перед Первой мировой войной и по ее окончании.