У Киница на Одере в 1945 году должен был находиться русский плацдарм. Отец, неоднократно вместе с оберстом фон Гельдерном посещавший фронт — до которого от Берлина было уже меньше часа на машине, — принял участие в атаке, которая должна была ликвидировать плацдарм. Как предполагал Гельдерн, вероятно, в надежде погибнуть! Он пишет, что какой-то пехотинец в последний момент предупредил его и отца, что их автомобиль стоит прямо напротив позиции русской противотанковой пушки. Тогда он, Гельдерн, заявил отцу, что они «со скоростью 80 километров в час едут в Россию» и что он не может взять на себя ответственность за то, что министр иностранных дел попадет в русский плен. На это отец, смеясь, заметил, что в данном случае Гельдерн обязан его тогда пристрелить! Он неоднократно ездил вместе с оберстом фон Гельдерном к войскам на фронт на Одере, знакомясь с обстановкой на передовой. Рассказ оберста недвусмысленно опровергает выдвинутое после войны утверждение — в дополнение ко всем приписываемым отцу негативным качествам — что министр иностранных дел был трусом. Гельдерн подчеркивает хорошее впечатление, производившееся поездками отца на фронт, поскольку к тому времени никто больше из правительственных кругов ни в войсках, ни среди населения в районе фронта на Одере не появлялся[471]
. Мне приходится, ввиду потоков клеветы, по сей день выливающихся на моего отца, констатировать эти очевидные вещи.Одним из чиновников Министерства иностранных дел, доставшихся отцу по наследству от предшественников, был начальник юридического отдела Фридрих Гаус. В его задачу входила подготовка проектов договоров рейха с другими государствами. Отец посвятил его во многие совершенно секретные дела. Гауса в министерстве не любили из-за его оппортунизма и неустойчивого характера. Но отец доверял ему постольку, поскольку для составления договоров Гаус должен был быть проинформирован о многих вещах и соображениях. Так со временем он сделался близким сотрудником. У Гауса в Третьем рейхе была особенная проблема — он был женат на еврейке. Отец, несмотря на это, назначил его заместителем госсекретаря и устроил в конце концов так, что Гитлер наградил его золотым партийным значком и подарил ему портрет с посвящением — вне всякого сомнения, довольно незаурядное событие по тем временам[472]
.К началу Нюрнбергского процесса отец рассчитывал на знание Гаусом многих фактов, которые могли бы оправдать его, а с ним и немецкую политику в смысле выдвинутых обвинений. Он был горько разочарован. Гаус предоставил себя в распоряжение обвинения в качестве основного свидетеля. Сегодня считается точно установленным, что бывший немецкий чиновник Роберт М. Кемпнер, эмигрировавший в 1933 году в США по расовым причинам и являвшийся в Нюрнберге одним из представителей обвинения, заставил Гауса дать нужные обвинению показания, угрожая ему выдачей в Советский Союз[473]
. Гаус изложил письменно в одном из данных обвинению клятвенных заверений:«Немецкое политическое руководство видело в японском нападении на Перл-Харбор 7 декабря 1941 года первый шаг к осуществлению идеи основания Великогерманского рейха. Так как этот рейх должен был господствовать не только в Европе, но и явиться решающим фактором в управлении мировыми событиями вообще. (…)»[474]
Из-за ненависти — понятной у эмигранта — Кемпнер сильно перегнул палку, заставив Гауса сделать это вздорное заявление. На этом примере вновь демонстрируется вся сомнительность Нюрнбергского процесса для исторического исследования: стоит подумать о том, что положение германского вермахта зимой 1941/42 года уже было отчаянным, оно побудило Гитлера, получив сообщение о нападении Японии на Перл-Харбор, издать уже процитированное восклицание: «Теперь Германия спасена!».
Слишком поздно отец отправил госсекретаря фон Вайцзеккера послом в Ватикан, поручив его должность сотруднику аппарата Риббентропа. О конспирации Вайцзеккера с британским правительством или о его деятельности в Испании, приведшей к тому, что рейх потерял возможность занять Гибралтар, отец до своей казни так больше и не узнал.