Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

Полет предоставил возможность обстоятельно поговорить о политической ситуации, со времени визита родителей в Варшаву прошло всего несколько недель. Первым, о чем заговорила мать, была «речь о каштанах» Сталина. 10 марта 1939 года Сталин заявил в своей речи на съезде партии: определенным державам не стоит полагаться на то, что Советский Союз будет «таскать» для них «каштаны из огня». Сталина вполне можно было понять в том смысле, что Советский Союз не собирался ради западных держав вести дело к прямой конфронтации с Германией. Формулировка могла означать «сигнал» в немецкий адрес, однако необязательно, она могла также явиться тактическим ходом в отношении западных союзников. Я понял из рассказа матери, что отец был готов испробовать с русскими. Здесь, казалось, открывалась возможность разорвать кольцо окружения и, таким образом, избежать ошибок политики рейха до Первой мировой войны. Мать указала также на трудности убеждения Гитлера в этой политике. Ее рассказ произвел на меня огромное впечатление!

Я был — частью непосредственным — свидетелем многолетних усилий поиска дружбы с Великобританией. В описанных выше поездках на выходные с родителями отец рассказывал о негативном влиянии на его усилия злополучного испанского «комитета по невмешательству». Англо-германские отношения являлись осью, вокруг которой все вращалось. Я впитал разочарование немецкой стороны. Не забылась статья лондонского корреспондента «Берлинер Локальанцайгер» фон Криса под заголовком «Пробная мобилизация» — он написал ее о британской политике в период «майского кризиса», придя к однозначному выводу, что Великобритания готовится к войне с рейхом. Невозможно было проигнорировать изменившуюся атмосферу в Англии, ее я ощутил во время нашей поездки по обмену в Бат. Бисмарковская политика «перестраховки» с помощью договора с Россией была мне знакома. Отказ германского канцлера Каприви от ее продления в 1890 году являлся чуть ли не «коньком» деда Риббентропа. Конечно, и в царской России имелось панславистское движение, довольно агрессивно направленное против Запада и поддерживаемое широкими кругами в Москве и Санкт-Петербурге. Однако именно из-за потенциала Советского Союза было желательно, даже необходимо, получить передышку в этом направлении. Германия должна была выбрать Запад, но, если эта опция не являлась доступной, тогда Восток. Чуть позже я услышал от матери, что российское правительство после установления «протектората Богемии и Моравии» повело себя вполне кооперативно в вопросе о технической стороне ликвидации российских дипломатических миссий в Чехословакии. Также и эта деталь, по мнению отца, могла означать очередной сигнал.

Конечно, мы с матерью говорили и о создании «протектората». Мать, казалось, была погружена в раздумья по этому поводу и ничего не ответила, когда я рассказал ей о теме моего выпускного сочинения. Отец также остался очень серьезным и промолчал, стоило разговору зайти на эту тему. После Мюнхена ситуация в оставшейся от Чехословакии области не разрядилась, наоборот. Различные этнические группы теперь также желали добиться независимости, они стремились удалиться друг от друга или сблизиться со своими метрополиями. Словаки не хотели жить в государстве, управляемом чехами. Чехословакия являлась искусственным продуктом союзнической державной политики, без ее постоянной протекции она должна была распасться — что и произошло в действительности сразу после 1989 года. В ситуации 1939 года за поддержкой обращались к Германии. Войтех Тука, ставший позднее премьер-министром Словакии, заявил Гитлеру буквально:

«Я передаю в ваши руки, мой фюрер, судьбу своего народа, мой народ ожидает от вас полного освобождения!»[235]

Словаки хотели быть свободными, то есть добиться национальной независимости, венгры желали присоединиться к метрополии. Польша бесцеремонно, без каких-либо соглашений или переговоров, аннексировала области, на которые предъявляла претензии, в том числе уже упомянутую Тешинскую область. Распад Чехословакии в 1938 году не был вызван немецкой интригой — он явился следствием внутренних противоречий этого государства.

Отец в своих набросках описывает события и их последствия следующим образом:

«В течение месяца я несколько раз говорил с министром иностранных дел Хвалковским, и он, после того как в результате вторжения Венгрии в Карпатскую Украину и провозглашения независимости Словакии сложилось совершенно новое положение, запросил меня через нашего поверенного в делах в Праге, предоставит ли фюрер президенту Гахе возможность личных переговоров. Адольф Гитлер согласился и заявил мне, что он хотел бы взять дело в свои руки. В этом смысле состоялся обмен телеграммами с Прагой, нашему посольству я указал проявить сдержанность. Президент Гаха получил ответ, что фюрер его примет.