Мой папа - плейбой

Связерский снова сглотнул. Кадык прокатился по его мощной шее и замер.

— Я хочу все начать заново. Как положено…

Наверное, она бы меньше удивилась, если бы новый носорог, на которого они приехали посмотреть, выехал из ворот на коньках и помахал им лапой.

— Ты ведь сейчас не о Марке… — уточнила на всякий случай.

— Нет. Не о нем. Я люблю его, это правда, но… В общем, сейчас я о нас.

— Э, нет. Даже не думай, Бодя…

— Не называй меня так! Я, черт… Мне кажется, что между нами ничего не закончено. И я… я хотел бы, чтобы мы попробовали…

На дорожке у входа показался Марк. Он быстро приближался, и ей нужно было торопиться… Но, видит Бог, она не знала, что сказать. Богдан выглядел жестким, собранным и непреклонным. Ей было хорошо знакомо это выражение лица. Таким оно становилось, когда Связерский нацеливался на результат.

— Нет, Богдан. Ты не хочешь попробовать… Ты хочешь, чтобы дурочка-Измайлова вновь истекала кровью любви по тебе.

Глава 19

Она его отбрила. Чего, наверное, и стоило ожидать, вот только от понимания этого легче не становилось. Да он вообще и не думал, что будет легко. Между ними с Измайловой пролегала пропасть. Огромная пропасть, которую Богдан не мог просто взять и перепрыгнуть. Здесь нужно было действовать более тонко. Может быть, ему даже не стоило вот так, в лоб, озвучивать свои мысли. Однако учитывая то, сколько недосказанного между ними было и к чему это все привело, Богдан просто боялся любых недомолвок.

Связерский откинулся на спинку дивана и приложил к губам горлышко пивной бутылки. Пиво было безалкогольным — вечером ему предстояла еще одна встреча с сыном, и он не мог позволить себе прийти на нее под градусом. Слишком хорошо помнил, что чувствовал сам, каждый день лицезря пьяниц-родителей.

Кондиционированный воздух обволакивал разгоряченное тело и чуть остужал кипящие в голове мысли. В ушах звенели последние Ритины слова, если не считать короткого: «Ну, ладно, давай, до встречи», брошенного ей на прощание.

«Ты хочешь, чтобы дурочка-Измайлова вновь истекала кровью любви по тебе».

Вот, как она, значит, думала… И, возможно… возможно, была права. За исключением одного маленького, но очень и очень важного нюанса.

Теперь и он был готов истечь любовью.

Своей любовью к ней.

Позволить себе эти чувства. Отбросить страх. Доказав всем, но прежде всего себе, что не такое уж он дерьмо. И что достоин. Тогда не был, сейчас — да. Но как вернуть ее чувства? Как доказать свои?

Господи, он же ни черта не знал о нормальных женщинах! Зато многое знал о ней… Ритка любила пионы и селедку под шубой. Она жмурилась, когда он ей целовал запястья, морщилась, когда была разочарована, а в задумчивости — кусала губы. Богдан и не думал, что все это до сих пор живет в его памяти. Но когда c тайников его памяти сняли все блоки — оказалось, что в них сохранились бесценные, не тронутые временем сокровища. Он как будто законсервировал все самое лучшее, что с ним случилось, а теперь вскрыл. И эти воспоминания посыпались на него, как спелые абрикосы наземь, если забраться на дерево и потрясти.

Богдан зажмурился, позволяя прошлому себя поглотить. Вновь вернуться в те дни, которые они провели на речке. Вспомнить, что чувствовал, валяясь рядом с Измайловой на песке и сцеловывая с ее разгоряченной, покрасневшей на солнце кожи веснушки. Когда подминал ее под себя и проникал членом так глубоко, как только мог, наблюдая, как боль на ее лице сменяется сначала растерянностью, а потом диким голодом, не уступающим его собственному. Паинька-Измайлова оказалась горячей штучкой. Интересно, она хотя бы догадывалась, как он ждал их новой встречи? С каким трудом ее отпускал от себя, когда ей нужно было возвращаться домой?

Рядом с ней он чувствовал себя цельным и всемогущим. Рядом с ней забывал обо всем. Он могла его рассмешить, и заставить хрипеть от страсти. Она… одна.

У Богдана была настоящая ломка, когда ему пришлось уехать. И если бы не тренировки — может быть, он бы сломался. Запрыгнул бы в первый попавшийся самолет и примчался. Но вместо этого Связерский методично, день за днем, по кирпичику выстраивал стену между прошлым и будущим. Между чувствами к ней и открывающимися перед ним возможностями.

Стену, которая теперь была разрушена до основания…

Богдан отставил бутылку и лег на диван. Он думал о том, что может предложить Рите. Все усложняло проживание в разных странах. Когда начнется сезон — они практически не смогут видеться. Если Рита не переедет к нему. У него есть несколько недель в запасе, чтобы убедить её в этом. Его охватило дикое возбуждение. Как перед самым ответственным матчем в своей жизни. Нет, наверное, даже большее. Потому что турниров будет еще великое множество, и только в ситуации с Ритой — у него всего один шанс.

Которым он непременно воспользуется.