Мой папа - плейбой

— Это она тебе говорила про жертвы? — удивился Богдан.

— Вот еще. Я сам догадался. У меня же мозги, помнишь? Чертова уйма мозгов, — его двенадцатилетний сын постучал пальцем по собственной кубышке и покосился на всяческие дипломы и грамоты, украшающие стену над столом. В этот раз в его комнате было убрано.

— Ты действительно большой молодец, — согласился Связерский, на самом деле очень гордясь успехами сына.

— Угу. Но вообще, говорят, что любят не за что-то…

Снедаемый ревностью Богдан не сразу уловил, как они так быстро переключились с темы на тему, и вообще… о какой любви его сын толкует. Перед глазами стояла ладошка Риты в загребущей руке Ставински.

— Это ты о чем? — рассеянно уточнил у сына Богдан.

— Да так… Не бери в голову, — сдулся тот и снова принялся рыться в столе.

Остаток вечера они гоняли в приставку, а когда надоело — принялись пересматривать фотографии, отснятые еще в Испании. Обычно Связерский получал удовольствие в обществе сына, но в тот вечер он был какой-то дерганый и рассеянный. Он то и дело думал о Рите. И о её чертовом свидании! А еще Богдан очень боялся, что сгоряча наломает дров.

Рита вернулась, когда они с Марком ужинали.

Марк пулей вылетел на звук из-за стола, и Богдан двинулся за ним следом. Откинувшись головой на стену, Рита сидела на обитой бархатом банкетке и мечтательно улыбалась. А ему шею захотелось ей свернуть за эту улыбку! Всю душу вытрясти, в которой сейчас был, наверняка, не он! Не открывая глаз, она наклонилась и растерла уставшие икры. Связерский скрипнул зубами, больше всего на свете мечтая стащить ее с пьедестала этих чертовых каблуков, которые она не для него надела!

— Привет. Как погуляла? — нарушил Марк тишину. И тогда только Богдан заметил, что в ушах у Риты были капельки наушников — именно из-за них она и не слышала топот сына.

— Нормально. Не думала, что вы уже дома.

— Ты сказала не задерживаться, — прорычал Связерский. Рита вскинула на него удивленный взгляд. Так, как если бы и правда не понимала, почему он рычит.

— Спасибо, что не задержались, — пожала плечами она и, наконец, расстегнув ремешки на щиколотках, стащила с ног дьявольскую обувку. Пошевелила пальцами, неосознанно выбивая из него дух. Вскинула взгляд и, натолкнувшись на его, сумасшедший, растерянно приоткрыла рот.

В глубине квартиры зазвонил телефон.

— Ой, это мой… Па, я пойду, отвечу. Не уходи только, ладно? — попросил Марк, пятясь по коридору.

Богдан нехотя отвел взгляд от Риты и кивнул. А когда сын скрылся за дверями спальни, снова на нее уставился. Грудь Марго взволнованно вздымалась, мышцы шеи сокращались, как будто она пыталась сглотнуть, да только ничего не получалось.

— Ну, как? Хорошо повеселилась?

— Тебя это не касается.

— Черта с два!

— Да что ты себе…

Она не успела договорить. Связерский стремительным движением заставил ее подняться и закрыл ей рот одним очень действенным способом. Он был сумасшедшим. Абсолютно одержимым. Его невозможно было остановить. Вновь вкусив сладость ее нежных губ, не было никаких сил от них отказаться. Сейчас Богдану хотелось лишь одного — пометить, как звери метят свою территорию. Оставить на ней свой след, свой запах и вкус. Она застонала ему в рот. В комнате Марка послышался грохот. Рита резко отшатнулась и быстро коснулась губ тыльной стороной ладони. А потом голод и покорность в ее глазах вытеснила ярость:

— Я не выгоню тебя прямо сейчас только лишь из-за Марка. А на будущее — держи себя в руках. Не знаю, с кем ты общался все это время, и не хочу знать… Но меня уже тошнит от твоих подкатов. Повзрослей, Связерский! Нам не по восемнадцать.

Глава 20

Рита сразу же ушла в ванную. А Богдан заставил себя доесть приготовленное ею жаркое и засобирался домой.

— Что-то не так? — чутко уловил состояние отца Марк.

— Нет. Все нормально. Устал что-то. Видимо, еще не привык к смене часовых поясов, — пробормотал Связерский, натягивая кроссовки. Еще бы он привык. Два трансатлантических перелета меньше чем за два дня… А к ним — бессонница и вина, как тупой ржавый гвоздь в ранах. Богдан места себе не находил. И не находил прощения. Только рядом с Марком и Ритой становилось легче. И кто его знает, почему, ведь, по идее, они служили живым напоминанием тому дерьму, что он натворил?

Связерский теперь все время думал о том, каким бы был его умерший сын. Эти мысли преследовали, не отступали. Он гнал машину через весь город, а перед глазами проносились сценки из жизни, которая не случилась… Но которая могла бы быть, если бы он забрал Риту с собой в Америку. Два парня. У него могло бы быть два парня. Хороших, замечательных пацана. А вместо этого — он даже не знает, где его сын похоронен. На всей земле не было места, куда бы он мог прийти к нему, чтобы попросить прощения.

Ничего не было. Он сам все разрушил.

Богдан свернул с дороги, въехал во дворы и кое-как припарковался. Его накрывало. Все одно к одному. Вина, черная ревность, страх, что поздно опомнился. Он ударил лбом по рулю и с силой сжал пальцы на кожаной оплетке. Внутренности скручивало, душу рвало на части. Связерский нашарил телефон.