Мой персональный бандит

И так, вошла охрана. Я уже вполне здесь освоилась, поэтому нажала комбинацию кнопок и на экране у двери показался холл внизу. Там выгружали пакеты и коробки. Продукты привезли? Я с любопытством смотрела, как проверили водителя и грузчика, прогнали через металлоискатель, потом ворошились в пакетах. Затем дали отмашку и все добро понесли наверх.

У меня ладони от волнения вспотели — я узнала того водителя. Посторонилась, отходя от дверей и пропуская вперёд вереницу мужчин.

— Хозяюшка, здравствуй, — улыбнулся мне водитель.

Иуда, хотелось сказать мне. Но я помнила, что у них мой брат и поэтому сказала лишь короткое здрасьте в ответ.

— Как настроение ваше?

— Хорошее, — отозвалась я.

— Не болтай, — легонько подтолкнул его в спину Архип. — А вы, Вера, шли бы пока к себе.

Я сделала ещё шаг назад, не решаясь уйти — вдруг пропущу что-то важное?

— Идите, идите, — почти с любовью сказал мужчина. — Продуктов мы вам много привезли. Один творог чего стоит, экоферма делала, это вам не колхоз.

Я развернулась и дала стрекача в комнату, подхватил Тотошку. Мужчины работали ещё минут десять, я напряжённо прислушивалась, боясь что нибудь пропустить. Но ничего не произошло. Двери закрылись и в квартире снова стало тихо. Мы с Тотошкой вышли и пошли на кухню. В этот раз часть продуктов мужчины разобрали сами — то, что портилось, убрали в холодильник, а остальное, что не знали куда деть, свалили кучей. Я не торопилась. Я знала, что камеры здесь везде, поэтому относительно неспеша расставила все покупки по полочкам. Но Тотошка чувствовал моё состояние и то и дело заглядывал мне в лицо, приподняв одно ухо и склонив голову набок.

— Всё хорошо, проницательный ты мой, — улыбнулась ему я. — Хочешь творога?

Тотошка тявкнул радостно, творог он любил и слово это понимал прекрасно. Я открыла холодильник. Пробежалась глазами по полкам. Продукты Дежневу привозили дорогие, и надо было поломать голову, я привыкла к стандартным и узнаваемым пачкам с яркими картинками из супермаркетов. Продукты для богачей упаковывались иначе. Нашла наконец творог. Он был в бумажной коробке.

Я стояла за открытой дверцей холодильника и надеялась, что камеры меня не видят. А вдруг внутри холодильника тоже камера есть? Повертела белую коробку в руках. Сковырнула этикетку. Ничего. Тогда стала открывать, вдруг послание прямо в твороге? Но нет, тонко сложенная бумажка была всунута прямо в место, где картон складывался. Я засунула бумажку в карман и закрыла холодильник.

— Р-р-р, — обиженно и сердито прорычал Тотошка.

— Черт, —спозватилась я, открыла холодильник снова и не жалеючи наложила в миску творога.

Пошла в туалет. Здесь есть камеры? Если есть, надеюсь Дежневу хватает совести не смотреть записи с них. При мысли о том, что возможно я какала на публике хотелось провалиться сквозь землю. Дрожащими руками развернула бумажку. Текст был коротким и написан мелким, аккуратным бисерным почерком.

"Сегодня же разосрись с Дежневым, скажи что устала от него и его амбалов, и езжай в деревню"

Вот теперь время растянулось, и все равно умудрилось закончиться слишком быстро. Я не смотря ни на что приготовила ужин, затем принялась ждать. Мне было так себя жалко, и бедного Дежнева тоже, что я не выдержала и позорно разревелась, а ведь я, без шуток, сильная и независимая женщина. Дверь открылась и я вздрогнула.

— Вера! — крикнул Дежнев из прихожей.

Я вышла навстречу и растерянно замерла. Он принёс цветы. Большой такой, красивый букет. А мне никогда не дарили цветов. Нет, был мальчик в детском доме, забавный ботаник, которого все обижали и которому я нравилась. Он мне охапками рвал сирень, мне было его жалко и цветы я брала. На восьмое марта нам тюльпаны в больнице дарили. Но это — другое.

Я даже не знала, как цветы называются. Они были нежного цвета, бледно-фиолетовые, лавандовые, розовые… я взяла букет и коснулась лепестков — словно щечка младенца. И я снова заревела. Потому что цветы были прекрасны, брутальный и суровый Дежнев неожиданно мил, а я — предательница.

— Что такое? — растерялся он. — Тебе не нравятся цветы?

— Нравятся, — всхлипнула я. — Как называются?

— Эустомы… Вера, в чем дело?

Эустомы, мысленно повторила я. Надо запомнить название, и запомнить, что я, пусть и недолго, но владела такой красотой. Я пошла на кухню. Конечно, мне сейчас придётся как-то ссориться и уезжать, но мысль, что прекрасные цветы излишне быстро увянут, расстраивала. Я знала, где стоят вазы, и одна из них была достаточно велика, чтобы вместить такое буйное великолепие. Набрала воду, поставила цветы. Снова шмыгнула носом.

— Вера, — повторил Дежнев. — Что случилось?

— Ничего! — С надрывом крикнула я. — Вообще ничего не случилось! Жизнь идёт мимо. Я ни одного дня не пропустила в университете, даже когда с ночных смен падала от усталости, а теперь я просто сижу и смотрю, как моя мечта стать врачом уплывает мимо! Я словно в тюрьме здесь!

— Вера, тебе опасно…