Иногда удавалось пододвинуть стул, забраться на вожделенный стол и устроить там анархию. Как сладко рисовалось в запретных тетрадях! Только Вера потом расстраивалась. Не плакала, нет, и не ругалась. Чтобы ругалась, Андрей вообще не помнил. Морщинка появлялась задумчивая на лбу, потом аккуратно, чтобы не вывалились остальные листы, вырывала испорченный листок из тетради и вручала Андрею. Или долго и старательно терла ластиком учебник из школьной библиотеки.
Бабушку вот не помнил почти, а тетради эти помнил. И как шли зимой из садика вечером. Темно уже, снег под валенками скрипит, изо рта вырывается пар, да так, что шарф покрывается белыми, заиндевевшими ворсинками. И хочется на горку во дворе, её насыпали и залили чьи-то папы. Она маленькому Андрею казалась такой огромной.
Только нельзя — Вере ещё уроки учить. Бабушка болеет, значит ужин тоже она готовить будет. Андрей не понимал важности ни ужина, ни уроков, но он смирился с тем, что это ежедневное зло. Поэтому даже не капризничает, просто идёт дальше, держит сестру за руку и старательно скрипит валенками.
— Иди, — вдруг не выдерживает Вера. — Пятнадцать минут кататься, не больше, холодно!
Вот, что помнилось. Сама любовь к сестре забылась, вытеснилась другими событиями. Пребывание в детском доме, к счастью, недолгое. Затем новая семья. Там тоже была сестра, только маленькая, вертлявая и капризная, её саму надо было за руку водить. Новые родители, даже непонятный зверь под названием папа. Мама, по сути, тоже не была знакома, но с этим успешно заменяя, справлялась Вера. А вот какой-то огромный дядя с колючими щеками, который по утрам уходит, а вечером все вдруг бурно готовятся к его возвращению — мама готовит ужин, даже маленькая сестра, косолапя, собирает игрушки, которые раскидывала весь день. Дядька этот громко смеётся, занимает кучу места и поначалу Андрей просто ждал, когда тот уйдёт, чтобы снова стало тихо и спокойно.
Потом привык. И к тому, что жизнь изменилась. И к тому, что его называют сынок. И в садик новый успел походить. Потом школа. И ушло все. Осталось в прошлом. Родители говорили, что когда вырастет и стукнет восемнадцать, можно найти его родных, они знали, что была сестра почти взрослая к моменту усыновления мальчика. Но Андрей скучал, долго скучал, каждый вечер, каждую ночь засыпая на чужой кровати. Потом кровать стала своей. И новая жизнь тоже. И давно оставленная в прошлом сестра, Андрюшу, в котором росту теперь далеко за метр восемьдесят, волновала мало. Перед ним был целый мир. Красивые девушки. Множество путей, множество приключений.
И казалось, так всегда будет. Да только…не срослось. Его отловили прямо по пути к месту сбора. Велосипед Андрей оставил дома - ратуя за экологичность, старался не пользоваться услугами такси, и поэтому неспеша шёл, и не мешал нисколько тяжёлый рюкзак за спиной. Об этом сплаве они мечтали давно. Он был там уже, пару лет назад, правда не по такому большому маршруту шли. Помнил, что есть там чистое, прозрачное в синеву озерко горное, каждый камень на две видно. Они там остановятся и дня три пробудут, костры жечь станут, петь и смеяться. И там он Лизу поцелует. Точно поцелует.
А потом — глухой удар в спину. Затолкнули, словно куль с вещами, в чужой автомобиль. Не верилось, что так вообще бывает. Храбрился. Сказал, что родители позвонят в полицию. Их всех посадят. Двадцать первый век на дворе, ребята, вы чего? Век высоких технологий и гуманности, время, когда каждая брошенная на свалке собака имеет шанс на светлое будущее и миску с мясом. А его - в машину. И везут куда-то. И телефон отобрали, разблокировали, больно разжав его кулак, чтобы воспользоваться его же пальцем. Написали несколько смс от его имени друзьями. Громила, что их писал, к удивлению не допустил ни единой ошибки.
— Ты нам без надобности, — объяснил мужчина с холодными серыми глазами, когда через множество часов они приехали. — Нам сестра твоя нужна. Выловим её, тебя отпустим, вали хоть на Алтай, хоть к кузькиной маме, хоть на полюс северный.
— Южный, — буркнул Андрюша.
Он был молодым и сильным. Ему повезло с новыми родителями, которые и правда хотели дать ему много, целую жизнь. Он был всесторонне развит, несколько лет ходил и на айкидо, и на бокс, и ещё во множество секций. Только от юношеского максимализма жизнь его отучить ещё не успела. Впрочем, Андрюша скоро сам понял, что как бы тебя не хвалили тренера, в открытом бою против несколько соперников не выстоять.
Наваляли от души. Андрей даже не знал, что вообще в бандитах тоже есть человечность. И били восемнадцатилетнего юнца вполсилы, жалеючи, не нанося никаких увечий и оставив на месте все зубы. Что с него взять? Ему больно было и обидно ещё.