Мои пятнадцать редакторов (часть 2-я)

И здесь, как в классическом водевиле, открылась дверь напротив, и появился заспанный Валера Балюк. Увидев нас в компании с милиционером, он сразу же сообразил, что отпираться бесполезно и надо признаваться во всём. В том числе и в связях с Литературным институтом.

— Юра, этих ребят сажать не надо. Это хорошие ребята, — сказал Балюк, здороваясь с молодцем. — Это Геннадий Давыдов, писатель, — Валера пожал Генке руку. — А это, — он повернулся ко мне, — кажется, тоже писатель… или поэт. А может, и драматург…

— Пименов, что ли? — спросил молодец и, не выдержав, рассмеялся.

Розыгрыш закончился в нашу пользу. Вологда была посрамлена. Мы сунули в карманы студенческие билеты и отправились с Балюком в магазин. Уехали мы из Рязани через два дня на третий.

У Генки Давыдова определённо был нюх на романтиков. Лет через пять, встретив Балюка на Сахалине, я этому не удивился. Хотя романтика из Валеры, как мне тогда показалось, улетучилась ещё в Рязани. На Сахалин Балюк приехал каким-то озабоченным. Возможно, здесь примешивалось что-то личное, не берусь об этом судить.

Выпить Балюк любил, здесь он мало чем отличался от остальных. Однако, выпив, становился не по таланту шумным. В компании Валеру старались не приглашать: общий стол мог завершиться скандалом. Драк не помню, а выяснять отношения Валера любил: то буква Р в произношении Тоболяка ему не понравится, то стихи С. Лабутина он к произведениям категории "Г" отнесёт…

Одно время Балюк увлёкся прозой — написал несколько рассказиков о похождениях Бармалея в эпоху гласности и перестройки. Бармалей был довольно смешным, местами по-пролетарски прямым и даже грубоватым. Впрочем, больших гонораров Бармалей своему создателю не принёс и тихо увял после нескольких публикаций.

Из Литинститута Валеру отчислили в первом же семестре (он поступил вместе с Генкой). Позже, став членом СП, решил поднять уровень образования и подался на Высшие литературные курсы, но и там продержался всего год и вернулся в Южный.

А дальше всё пошло в темпе хмельного вальса. Чем чаще Валера выпивал, тем хуже становились его стихи. Талант разваливался быстрей, чем Советский Союз после Беловежской пущи…

В лучший мир Валера Балюк отошёл всего в сорок лет. Пара тоненьких сборников — вот и всё, что осталось от поэта. И ещё пара строк в библиографии Сахалинской областной библиотеки.

Осенью 2001 года в одном из пансионатов города Хайфа скончался 65-летний писатель-эмигрант из России А. Тоболяк. Смерть его осталась почти незамеченной читающей публикой: к тому времени некогда популярного автора в России уже успели забыть, а в Израиле узнать его ещё не успели.

Не слишком практичный в быту, легко относившийся к славе и деньгам, Тоболяк на Сахалине до сих пор остаётся личностью легендарной. Достаточно полно и хорошо рассказал о нём журналист и писатель В. Семенчик в очерке, опубликованном в альманахе "Сахалин". Без сомнения, сахалинская литература 80-90-х была бы заметно бедней без Тоболяка, с его слегка театральной судьбой и умело выписанными повестями.

С Тоболяком я познакомился в 84-м в Южно-Сахалинске — на областном семинаре молодых литераторов. Наши дружеские отношения продолжались вплоть до моего отъезда на материк. Иногда мы встречались каждый день, иногда — через месяц или год. Все зависело от обстоятельств — жизненных и житейских. Бывало, он ночевал у меня, случалось — я у него. А иногда обоим приходилось ночевать там, где нас накрывала волна очередного застолья.

Несколько лет назад я написал небольшой рассказ, посвящённый А. Тоболяку — "Не кормите кошку с балкона". Позвольте выдернуть из него несколько абзацев:

"…Однажды мы надолго заблудились в квартире случайного знакомого. Сначала пили за новую книгу, потом — за её автора, а дальше — за тех, кто находился сейчас рядом с ним. Поименно, но без фамилий. День то и дело менялся местами с ночью, и это было немного странно. "Сегодня — это уже сегодня, или пока еще вчера?" — мучил нас один и тот же вопрос. Ответа мы, понятно, не находили.

В поисках выхода мы бродили среди незнакомой мебели, перманентно натыкаясь на сервированный стол. Он подстерегал нас повсюду — на кухне, в гостиной, в спальне, даже в прихожей. Уйти через дверь не представлялось никакой возможности (иногда так бывает). Мы попытались обмануть коварный стол: сделали вид, что отправляемся на кухню, а сами прокрались в спальню и выбрались через окно.

На улице нас встретили. Двое в форме, не считая "бобика". Спросили документы, которых мы с собой не носили. Запахло протоколом и принудительным выяснением личности. Край света, по меткому выражению поэта, поджидал нас за первым же углом…

Тогда он вынул из кармана только что вышедшую книгу и ткнул пальцем в свою фотографию.

— Это я, — сказал он, и тут же спросил: — Это я?

— Это вы, — был ответ. — А вот вашего приятеля мы не знаем.

— Ничего, еще узнаете! — весело прозвучало в ответ. — Вот пару книжек издаст, и тогда!..

Он был щедрым человеком…"

Вот так, или примерно так, выглядели иногда наши встречи.