Мой Пилигрим

Ветер не стал протискиваться между узкими стенами. Знал, что они лишь усилят его, и ворвется он тогда в закуток как ураган. Он поднялся над Замком, подбросил на крыло пару птиц, засевших на крыше, и спустился к цели. Крепостная стена опоясывает строения неровным и извивающимся кольцом. Треугольник свободного пространства она обнимает с одной стороны, а стены Палат, охватывали его с других. Так и получается в Темном Замке колодец из стен, на крохотной площадке которого растет, мощно разрушив плиты, древний граб. Здесь ветру шалить никогда не хотелось, — он тихо прикармливал крону свежестью. Мягко пружинили ветки под его босыми ногами, когда он, словно эльф из сказок, перемещался то вверх, то вниз, не забывая выбрать из кудрявой головы великана все отмершие листочки и случайный мусор.

Я тоже иногда бывал там. Когда моя Тактио по ночам стала уходить из Замка с помощью неизвестного ни для кого выхода, я ждал ее у подножия этого дерева и смотрел непрерывно на дверцу в стене.

Через ворота не проскочит без надобности ни одна мышь, Стражи следят за этим. И друг моей госпожи, опальный ученик Звездочета, прятался в тюремных подвалах. Она каждый раз брала еду, в начале ночи шла, незамеченная, к лазейке и оказывалась здесь. На несколько мгновений снимала одну перчатку чтобы прикоснуться к шершавой коре, сказать несколько добрых слов, а потом уйти в дверь. Эта дверь выводила на крутой склон, граничащий с пропастью до страшного близко, и девушка невольно дрожала всю дорогу, пока спускалась вниз по тропинке. Там внизу, в самой скале, и были выдолблены тюремные камеры. Этому подлому другу, скрываться там было очень и очень нерадостно.

Ветер вынырнул из колодца и полетел от Палат Погибели вдоль стены к Башне, где жил в одиночестве Тимор. В комнатах не было ничего интересного, только множество книг, которые ветру не хотелось трогать, и много вина, ароматом которого он мог бы надышаться и охмелеть. Но, ничего не тронув, мой братишка скользнул еще дальше по кругу — к Палатам Титула, где оба брата разговаривали друг с другом наедине. Обойдя их вниманием, он, наконец-то добрался и до меня, — взвился вверх, устроился на подоконник и успокоено притих, лукаво посматривая в сторону полки, на которой я сидел.

Ветер принус много весенних запахов. Он не растерял их, даже пройдясь по замку, и теперь наполнял ими покои. Отдышавшись, он кувыркнулся с подоконника внутрь, и шаловливо закрутился в центре, у кровати. Все легкое он снес с полок и столов, добрался даже до пепла в камине, и навел своим веселым кружением столько беспорядка, что я уже хотел прогнать его. Но ветер сам выскочил в окно и умчался, даже не попрощавшись. Я понимал этот беззаботный характер и любил братишку именно за то, что он был таким легкомысленным.

Отчего мое сердце так тянулась к ним, бессловесным? От того ли, что я тосковал по матери, что были у меня кровные сестры и братья, но которых я не знал никогда? Я прожил века и столетия, но душе моей исполнилось лишь шестнадцать, и не исчезла из нее память о материнских объятиях.

Улетай, братишка. И уноси прочь мои горькие чувства. Никогда мне не познать любви, потому как я кукла, и призван для служения.

Тактио не проснулась.

Как же она была прекрасна, когда спала, моя госпожа. Ее юность была чиста, сердце открыто, и ничем не заслуживала она того презрения, которое окружало ее в стенах Замка. Будто не помнили ее здешние обитатели ребенком, будто не видели сияния глаз, будто не замечали благородных стремлений. Сколько раз она излечивала недуги и заживляла раны, усыпляя снотворным бальзамом, — но люди не помнят о благодарности, увы.

Я, не спускаясь с полки, одним движением руки навел порядок, вернув на место все, что потревожил ветер. От его принесенного свежего дыхания щеки Тактио порозовели и сон стал слаще. Я мог оставить ее на несколько минут, и мысленно заглянул к Ауруму через плечо, чтобы узнать, о чем писал гость.

Чернилами он выводил схему замковых построек, отмечал Палаты и Башни, рисовал знак на площади и колокол. Изящным витиеватым почерком были отмечены названия, подписаны имена обитателей, из всех, что он успел узнать. Ничего нового или удивительного. Однако мысли его, соскользнув с размышлений и воспоминаний, вдруг устремились к книгам, которые хранились в замковой библиотеке. Он уже поднялся, решив потратить свое время там, как вдруг передумал и выглянул в окно, снова его отворив.

В ворота кто-то постучал, и Страж открыл ему.

Ах, это постучалась беда. Горе пришло вместе со стариком из деревни, который слезно просил позвать к воротам Колдунью. Сладкий ее сон, как и утром, опять прервала стрела, вонзившаяся в створку с посланием. Он поднялась, прочла его, и, собравшись духом, сказала:

— Как ни печальна причина, по которой он пришел сюда, но все же я рада, что смогу помочь еще одному человеку. Как бы мне хотелось взять тебя с собой, но мне всегда страшно, что кто-то увидит, как ты двигаешься или услышит, как ты говоришь. — Она взглянула в мою сторону: — ты же помнишь, что мне обещал?