Мой Пилигрим

Мари улыбнулась, обветренные коркой губы растянулись и из трещины тут же пошла кровь.

— Проклятье… а я пса обыскалась. — Я нашла кусок марли, намочила водой из питьевой бутылочки с трубкой, и промакнула ей губы. — Это не честно. Я тебе хорошие новости, а ты мне не очень. Мари, сестренка, ты обалденно сильная. Я тобой горжусь, и папа бы твой гордился.

— Тио, принеси мне в следующий раз мой альбом… он в спальне, у нас… там фото. Там и мама, и папа…

— Ладно. Спи, воительница.

Олли на последних словах уже зашла, и я, как послушная девочка, тут же попрощалась. Пять минут, так пять минут — лучше не спорить.

Вернулась на этаж, поменяла больничное на свое обратно и почему-то больше думала о Пане, чем о Мари. Даже хотела немедленно поехать в Казематный и попытаться найти тело собаки, чтобы похоронить. Но, это же не трущобы, соседи есть — и наверняка за сутки там не только побывали службы, но и отлов приезжал. Пса засунули в мешок и… а где у нас в городе контора отлова?

— Олли, а ты знаешь, куда свозят мертвых животных?

Медсестра вернулась на пост, и я тут же ее об этом спросила. А у кого еще? Кто со мной нормально говорить-то будет, если я на улице к прохожим соваться стану?

— Да рядом с нами, на кладбище. Там специальный участок есть, или, если животное крупное, за очисткой и за заводом молочным, могильник от фермерского хозяйства.

— Спасибо.

Вот не хотела я, чтобы Пан, который моей собакой побыл всего несколько дней, лежал в одной яме с тварями Живодерки. А если их не в братскую могилу кидают, то даже в одной земле — не хотела. До кладбища — рукой подать. До здания, конечно, далеко, оно практически на другом краю района, но время мне позволяло — и я пошла.

Надежда была на Мишу, и что тот не откажет в личной просьбе.

— Добрый вечер.

— Привет… а-а-а, помню тебя, мать.

— Миша не уволился?

— Обойди. — Ткнул пальцем в стену за собой. — Он новичку байки травит, стращает!

Возле лодочек на стоянке Миша вдохновенно рассказывал какому-то остолбеневшему парню про Черного колдуна. Делал жесты рукой, рубил невидимку лопатой, щурился и нарочно снижал голос до шепота.

Вот это он выглядел! Давно стемнело, на стоянке пара фонарей, а даже так заметно как Миша поправился. В смысле здоровья. Лицо чистое, глаза ясные, размах удальская от самого плеча. По нему раньше не сказать было, что пьющий, а теперь здоровяк непрошибаемый.

— Привет, Миша. Нужна твоя помощь. Потом свои жуткие истории дорасскажешь, идем в сторонку на разговор.

— Привет! Что за помощь?

Парень быстро увел глаза от моего лица, сказав что-то невнятное, едва обернулся. Миша ему махнул, ответил: «Потом». Мы отошли, и я объяснила ситуацию.

— Печальное дело. Была машина. Но ведь все хорошо, что ты сюда не из-за близкого человека пришла, а из-за собаки, верно?

Я подумала о Мари и согласно кивнула:

— Верно.

— Пошли в покойницкую. У нас все похороны завтра, так что и пса твоего зарыть не успели. Ты только, это… не обижайся. Мешок в угол свален, без церемоний, сама понимаешь. Покойников не боишься?

— Я ничего не боюсь.

Сердце щемило от жалости, а слез не появлялось. Пореветь бы, но глаза оставались сухими, хоть немного потряхивало руки. Я открыла мешок, увидела голову мертвого Пана и точно признала седого пса.

— Вот ты жук… не мог дотянуть сколько положено и помереть своей смертью?

Сняла с него новенький кожаный ошейник, который сама склепала, и спросила Мишу:

— А нет во что нормальное его завернуть? Не хочу в этом нести.

— Сейчас посмотрю.

Пока он ходил, я осмотрелась. Две двери в спец. холодильники, и покойник на столе. Здесь прохладно, помещение не отапливалось, и даже фрамуги были открыты — чтобы запашок выходил. Тут, к счастью, был не зал подготовки, не было инструментов и прочих жутких вещей, какие могут понадобиться гробовщикам. Чисто хранение. Труп на каталке цивильно закрыт простыней, которая оказалась ему коротковата — голова закрыта, а ноги до середины голени торчат…

— Стоп. Это еще что такое? — Подошла и присмотрелась — укус, след от собачьих зубов. Не побрезговала, откинула простынь и увидела мертвого соседа Мари. — Какого… Грим не мог его убить, я уверена. Помял, придушил, да, и он был жив, когда шмякнулся на пол.

— Фу. — Миша застукал меня за разглядыванием тела. — Ты чего там не видала, больная?

— От чего он умер, в курсе?

— Служба привезла. В Казематном опять беда, он девочку порезал. Раз она не здесь, значит, не на смерть. Удавил кто-то мужика. Вишь, какой след на шее?

— Да… в том-то и дело, что вижу.

Я видела такой рисунок на шее у нападавшего, того, что пытался наехать на нас с Мари, и когда Изверг объявился, — подумала еще, что это татуировка терновника или колючей проволоки. А это — черная дрянь. Полоска, расплывшаяся под кожей, как чернила на сырой бумаге — шипами и отростками. Схоже с моим синяком, который, к счастью пока никак не сказывался ни на моем самочувствии, ни на моей способности ходить. И всяких мыслей о рабском служении кому-либо в голову не приходило.

— Мне кажется, это Слуга прибил… своего слугу.