Мой плохой босс (СИ)

Ну да, ну да, не понравилось.

То-то тебя так ломало, что ты вымогал у меня один удар ремнем за другим. То-то ты бесил меня, лишь бы я с тобой не церемонилась. А ведь это было ДО спейса. А в нем — я знаю, кайф сильнее. Настолько, что никакой оргазм после него уже и не нужен.

Антон соскакивает с кровати, хватается за твои шмотки. Подставляет моим глазам свой «тыл».

И все-таки, все равно — красивый поганец. Вот как бы он ни бесил меня вне этой комнаты, все равно, как бы я его ни ненавидела за эту выходку в ресторане, все равно красивый.

Понятно, почему пользуется таким спросом.

Понятно, почему я сейчас смотрю на него, и на языке становится сухо.

Хочу. По-прежнему хочу.

Но чего ради мне делать для него уступки? Да, вопрос с рестораном вроде как оплачен поркой, но это не повод срочно прыгать на его член.

Я все еще не вижу с его стороны ничего внятного. Завтра утром после порки он может проснуться и снова стать привычным для меня мудаком.

Мне интересно, чего хочет он сам. От меня, да.

Движения у Антона рваные и явно доставляют ему лишние неприятные ощущения. В конце концов, у него на заднице живого места нет. На потрясающе красивой заднице… И следы от ремня её не портят, лишь только добавляют «лоска».

Красотища. Просто кайф на это смотреть, как хотите.

Мои следы. Следы того, что этот поганец был моим, кормил меня.

Верещагин замечает, что я пялюсь на него — да и на что конкретно я пялюсь.

— Отвернись, — шипит он яростно, будто отстаивая свою территорию.

Мне даже задуматься на тему того, чтобы закатить глаза, не надо. Они сами закатываются.

Ощущение, что где-то там поменялись роли, и я только что трахнула девственницу, становится все крепче.

Хотя, ладно. Дроп тем и характерен, что эмоционально Нижний во время него в глубоком раздрае. Это непривычно. А когда ты взрослый альфа-самец с самомнением Верещагина — принять, что тебя только что выдрали, как пацана, и тебе понравилось — довольно сложная задача.

Так что, да — эффект «лишения девственности» все-таки имеется.

— Ты бы не дергался, — спокойно замечаю я, — Нижний после спейса нуждается только в отдыхе и ни в чем больше.

— Я тебе не Нижний, — взрывается Верещагин, будто бы последняя моя фраза стала последней каплей.

— Кто тебя порол — тому ты и Нижний, — откликаюсь я насмешливо, — хотя если ты захочешь другую Госпожу для порок — я пойму. Право выбора и все такое.

Проговариваю это — и понимаю, что нет, вру. Не пойму. Ни в каком месте не пойму. Будто у меня исключительные права на задницу этого паршивца. Слава богу, у Антона совершенно другие возражения на этот счет.

— Ничего такого я не захочу, — выдыхает он категорично, подтягивая брюки — и не пошла бы ты…

С кровати я встаю.

И подхожу к нему, неуклюжими пальцами пытающемуся застегнуть пуговицу на застежке брюк. Да-да, с мелкой моторикой после спейса бывают известные проблемы. Ничего, через пару часов станет получше. А сейчас…

Когда я осторожно пробегаюсь пальцами по ремню Верещагина — он вздрагивает и замирает, отдергивая руки.

Он думает, что я сейчас этот ремень из его брюк выдерну и слечу с катушек? Нет. Контроль — на то и контроль, что всякому ремню свое время, место и не всякая, что подвернется под руку, спина.

— Куда ты так торопишься, — с интересом спрашиваю я, пока мои пальцы побеждают эту его дурацкую пуговицу.

Он так и стоит, не шевелясь ни единой мышцей, и кажется — едва дыша. А у меня под ладонями, скользнувшими к молнии его брюк «меняется рельеф». В положительную сторону меняется.

Ну-ну. Не захочет он ничего такого, ага.

— Хочешь свою хозяйку, а, малыш? — мурлычу я, крепче прижимаясь к его спине. Это что-то инстинктивное, гормональное, осознанно я не собиралась делать ничего такого, но все происходит само по себе.

Снова пробую его кожу самым кончиком языка. Боже, какой же он вкусный. До безумия. И надо бы оторваться, вот только как?

Как это сделать, а?

— Убери руки, — полузадушенно выдыхает Верещагин, — ты должна понимать «нет».

Обидно.

Даже очень.

Значит, шлюшка Ивановская ему для секса годится, а я — нет?

Так, ладно.

Я отстраняюсь, позволяю Антону задышать свободнее, опускаюсь в кресло, закидывая ногу на ногу.

Я переживу. И то, что он сейчас шагает к двери с четким намереньем свалить, я переживу тоже.

Я не буду вцепляться в него и доказывать, что ему понравилось. И уговаривать продолжать тоже не буду. Он бежит. И пусть бежит себе дальше.

Антон оборачивается ко мне, когда сжимает пальцами дверную ручку. Передумал?

— Если хоть кто-нибудь узнает, что тут было… — тон Верещагина обещает мне тысячу пыток. Я же только самой этой мыслью уже оскорблена. Как будто я вообще имею привычку делиться со всем миром о тех, кого порола.

— Разве что если ты сам решишь похвастаться, — с деланным безразличием откликаюсь я.

Он уходит. Я же остаюсь здесь. Прикрыв глаза и слушая шум пожара, бушующего где-то внутри.

Ну, вот видимо только этого я и достойна в понятиях Антона Верещагина. Чтобы он просто молча встал и ушел, после того как получил желаемое.