Мой прекрасный негодяй

– Я сама только что вернулась из академии, едва ли не минута в минуту, – обратилась Хилари к своей гостье, ведя ее под руку по коридору. – Поэтому боюсь, что не могу поручиться за состояние дома. Видите ли, Ротем-Грейндж по большей части холостяцкое жилище.

– Моя дорогая, у меня есть сыновья, и потому, уверяю вас, я все прекрасно понимаю, – ответила миссис Фаррингтон. – Они никогда не принимают меня в своей городской квартире, и, честное слово, я этому только рада.

Она хихикнула.

– Мужчины, даже самые лучшие из них, нуждаются в женщинах, чтобы те научили их приличным манерам.

Все лучше и лучше! Хилари была просто вне себя от радости. Клуб Олмака, еще недавно казавшийся ей таким далеким в заведении мисс Толлингтон, теперь, похоже, маячил где-то рядом с ней, в пределах досягаемости.

Но прежде чем она добралась до двойных дверей, которые вели в гостиную, Ходжинз проскользнул вперед, чтобы преградить ей путь, вытянув вперед руки. Его лицо выражало отчаянную мольбу.

– Поверьте мне, мисс, вам лучше не ходить туда.

Ему вторил взрыв визгливого женского смеха. Он доносился из-за закрытых дверей.

Ох.

Рассудок отказывался служить Хилари. Весь ее апломб разом покинул ее, и к тому же в самый неудачный для этого момент. Она просто не в состоянии была думать. Она прекрасно понимала, что означали эти крики, и все же не в состоянии была думать. Все, что ей приходило на ум, – это то, что ее братья устроили очередную оргию в гостиной, а единственная дама, от которой зависело ее будущее, стояла рядом с ней у дверей в эту гостиную, и…

Куда? Куда еще они могли пойти? Даже обваливающийся потолок был все же предпочтительнее того, что, как она подозревала, ожидало ее за этими раздвижными дверями, возле которых они стояли.

Почему, ну почему она не послушалась Ходжинза?

Видение Олмака, уже маячившее перед ней на горизонте, вдруг отступило обратно в ночную тень.

«Соберись с духом, Хилари. Ты гораздо сильнее, чем кажешься».

И снова визг, за которым последовало дружное хихиканье и взрыв грубого мужского смеха. Девушка отскочила от двери, метнула взгляд в сторону миссис Фаррингтон, чьи голубые глаза округлились от удивления, и пустилась в объяснения:

– Ох! Я и не знала, что мои братья воспользовались гостиной для… для репетиции пьесы. – Она с трудом выдавила из себя заведомую ложь, после чего добавила: – Странно, что вы не упомянули об этом раньше, Ходжинз.

Слуга закашлялся.

– Прошу прощения, мисс, но я пытался.

Пораженная миссис Фаррингтон с выражением крайнего недоумения смотрела на закрытую дверь.

– Пойдемте со мной, мэм, – обратилась к ней Хилари, от стыда и отчаяния готовая бежать отсюда без оглядки. – Мы не станем их тревожить. – Затем она обернулась к слуге: – В таком случае мы пойдем пить чай в ту гостиную, что находится в южном крыле, Ходжинз.

Девушка кивнула, тем самым давая понять, что поняла, хотя и с запозданием, смысл его предостережения. Печально вздохнув, Ходжинз удалился, чтобы распорядиться насчет чая.

С улыбкой на губах, выражавшей не то досаду, не то извинение, Хилари произнесла:

– Я очень сожалею, мэм. Прошу вас, следуйте за мной.

Они уже собрались уходить, но тут двери гостиной настежь распахнулись.

– А! – послышался до отвращения знакомый голос. – Вот вы где, Хани!

У Хилари волосы встали дыбом на затылке. Переполненная ужасом, она обернулась лишь для того, чтобы убедиться, что воображение не сыграло с ней злую шутку.

Гостиная скорее напоминала бордель – по крайней мере именно так в ее представлении должен был выглядеть бордель. Полуобнаженные женщины, полуодетые мужчины, валявшиеся на полу бутылки из-под вина и разбросанные небрежно по мебели предметы одежды. А в дверном проеме стоит тот самый рослый, великолепный негодяй с графским титулом, – стоит прямо и неподвижно, что твой дуб, с двумя – двумя! – девицами легкого поведения, повисшими у него на руках, как ветки плюща.

Он с усмешкой взглянул на нее:

– Не хотите ли присоединиться к нам?

Хилари так и не представился случай узнать, сумела бы она спасти положение или нет. Возможно, миссис Фаррингтон, мать взрослых сыновей с широкими взглядами, способна была догадаться, что Хилари не всегда жила в этом вместилище порока и лишь совпадение роковых случайностей в тот злосчастный день сыграло против нее. Возможно – всего лишь возможно, – что эта леди с решительным блеском в глазах могла отнестись к ней с пониманием. И если бы только граф Давенпорт не стоял здесь в окружении шлюх, ухмыляясь и называя ее Хани, Хилари, без сомнения, сделала бы все, что в ее силах, и даже сверх того, чтобы исправить дело.

Но…

Образ Олмака в последний раз мелькнул перед ее мысленным взором, прежде чем исчезнуть навсегда, сменившись бессовестной ухмылкой на красивом лице Давенпорта.

Издав, словно берсерк, крик ярости, от которого кровь стыла в жилах, Хилари набросилась на графа Давенпорта.

Даже замерзшая, мокрая, разъяренная и дерущаяся, словно дикая кошка, Хилари без труда справилась при помощи пары кулачков с двумя краснолицыми девицами.