Мой профессор - волк!

Серебро – единственный на земле метал, на который у волков, образно говоря, аллергия. И если хочешь убить оборотня, ничего лучше серебра в природе нет.

Не исключено, что Жозефина выжила бы и после выстрела в голову, если бы пуля была обычной, свинцовой. Но тот, кто убил ее, постарался действовать наверняка.

Разумеется, смотреть труп мы не пошли – поверили полицейским отчетам и Брайену на слово. Тем более, мне, для усиления тревоги, только трупа сейчас и не хватало.

Лиру мы тоже не нашли. Мало того – узнали, что ее сестра-двойняшка, Соннель, тоже пропала! Как оказалось, еще утром обе девочки тайно покинули резиденцию Макмиллана-старшего, забрав все свои вещи и вещи матери, так и не вернувшейся из леса.   

Сказать, что все это пугало и тревожило, значило ничего не сказать.

*** 

До самого вечера Тони ходил по своему кабинету кругами, и напряженно, без единой минуты отдыха думал, что же нам делать. Периодически он выходил в гостиную, где я, поджав ноги, смотрела новости, и выдавал что-нибудь вроде:

«Конечно, это все бред, но с психами надо быть осторожнее! Завтра же уезжаем в Шотландию!» или наоборот «Нет! Я не дам им нас запугать! Остаемся и живем, как жили».

Я не успевала соглашаться – конечно, Тони. Как скажешь, Тони, тебе решать. С тобой, хоть в пустыню.

Наконец, он вышел из кабинета окончательно и , выдохшийся, свалился рядом со мной на диван.

– Завтра переезжаем в новый дом, – устало сообщил, потирая виски.

Я повернула голову и с надеждой глянула на него.

– И все? Думаешь, там они нас не найдут? Кем бы они ни были…

Он поднял на меня глаза – покрасневшие и помутневшие от переживаний.

– В своем доме, во главе стаи, вожак становится сильнее. А рядом с избранной, по всей видимости, сильнее еще и в других смыслах. Но даже если бы я не был вожаком – чем больше стая, чем ближе волк к лесу, тем способнее он отразить врагов, учуять их, заманить в ловушку… Мой отец долгое время был совершенно неуязвим – пока мать…

Он вдруг замолчал, поняв, что сболтнул лишнего. Я обиженно поджала губы – сам, небось, уже бросился бы мысли мои читать!   

– Ты уже экспериментировал с новыми способностями? – нарочито резко я перевела тему. Пусть не думает, что мне интересно, что там его мать натворила.

Он кивнул.

– Да. Получается, только если я разозлюсь. Брайен выбесил меня, когда ты была на лекции, и я запустил в него пепельницей со стола – даже не прикасаясь к ней. Увернулся, говнюк. 

Я усмехнулась – охотно верится. И что выбесил, и что увернулся.

– Чем же Брайен заслужил гнев моего господина? – вздохнув, я придвинулась и потерлась головой о крепкое мужское плечо, от которого так умопомрачительно пахло.

Тут же меня обняли и притянули еще глубже, окутывая родным, знакомым теплом.

– Я приказал ему перестать участвовать в боях без правил, где в прошлый раз его чуть не убили.

– Ого! – я приподняла голову, глядя на Тони расширившимися в изумлении глазами. – Ничего себе! Я и не знала, что твой брат настолько безбашенный! И что он ответил?

– Он сказал, что… подумает. А учитывая нашу с ним иерархию, это все равно что показать мне средний палец. Разумеется, я захотел наказать его. И, вероятно, это желание материализовалось катапультированием пепельницы ему в голову.  

Я фыркнула.

– То-то он удивился. И кстати, что пепельница делала так близко к тебе? Ты опять курил?

– О да… – он вздохнул. – Нервы, детка. Знаю, что это плохо, знаю, что отбивает нюх, но сдержаться в такие минуты чрезвычайно трудно... Как представлю, что тебе может грозить опасность из-за меня… И ведь надо же – только недавно я думал, что Блэкстоун и судебные разборки – это самое страшное, что нам грозит! Не удивлюсь, если это сектанты из людей – те самые, о которых я тебе рассказывал. Когда люди узнают об оборотнях, им совершенно отказывают моральные, общечеловеческие нормы и здравый смысл…

– Я люблю тебя.

Он замолчал так резко, словно врезался с разбегу в стену. Даже немного задохнулся. Я сама замолчала, не веря, что сказала это вот так просто, вслух, причем совершенно не кстати.

– Я люблю тебя, – повторила, заставляя себя не краснеть, не отворачиваться и не дрожать голосом.

– Стейси… ты… – он выглядел совершенно потрясенным – будто я ударила его, а не призналась в любви. Поднял ко мне руку, провел пальцами по щеке, и я увидела, как прыгнул кадык на его шее, будто он проглотил застрявший в горле ком.     

А у меня почему-то слезы на глазах выступили. Раздраженная, что больше ничего не вижу, я принялась стирать их, моргать что было силы… и замерла, когда мое лицо взяли в ладони.

– Скажи еще раз.

Вероятно, он взял себя в руки, потому что его голос был спокоен – словно он просил меня передать ему солонку, а не признаться в любви. Однако руки, обнимающие мое лицо, еле заметно вздрагивали и были такими горячими, что мне стало жарко. Во рту у меня тоже стало жарко и сухо, и пришлось облизнуть губы.

– Я люблю тебя, Тони… И мне кажется, уже давно.

Я вдруг поняла, что если он сейчас скажет, что все это слишком рано и не к месту, а сам же говорил мне это в пылу страсти (а может, мне вообще послышалось), я умру. Просто умру.