В декабре ведущие академики во главе с В. А. Малышевым, министром среднего машиностроения, т. е. атомной промышленности, направили в ЦК аналогичное письмо, и лед тронулся. В 1954 году сменили декана и пригласили на физфак академиков И. Е. Тамма, Л. Д. Ландау, М. А. Леонтовича, Л. А. Арцимовича, создав новые кафедры, включая кафедру атомной физики. Я подал заявление, и меня с несколькими друзьями перевели на отделение строения вещества. Учиться стало интересней, я даже начал ходить на некоторые занятия, например лекции профессора И. Е. Тамма. К концу лекции он обычно исписывал плотно всю доску и говорил: «Ну, я немного запутался, завтра вам все объясню». Мы участвовали в творческом процессе, и это было восхитительно!
Был хороший практикум и прекрасный радиопрактикум. Я продолжал работать на химфаке над своим радиоинтерферометром. Нужно было умножать частоту (так как промышленность изготавливала только восьмимиллиметровую аппаратуру, а интерферометр был четырехмиллиметровый), приспосабливать остальные устройства, осваивать синхронное детектирование и т. д. МГУ снабжался отлично. За консультациями я отправился в лабораторию А. М. Прохорова, они мне очень помогли, и с А.М. у меня установились близкие отношения на всю жизнь.
На нашем факультете была очень серьезная туристическая организация. После странствий с Женькой по России и Кавказу подмосковный туризм меня увлек. Это были зачатки той культуры, которая получила в дальнейшем название «культуры шестидесятников» вместе с ее главными представителями Окуджавой, Высоцким и другими бардами, вместе с новым театром и самиздатом. Впрочем, в эту среду я глубоко не погрузился – у меня было много других интересов.
Летом 1954 года я устроился коллектором в заполярную экспедицию Института географии. Экспедиция должна была подготовить данные для проекта железной дороги из Европы в Азию через Кокпельский перевал Уральского хребта. Мои задачи были чисто хозяйственными: получить экспедиционное оборудование, продукты и загрузить все в поезд «Москва – Воркута». На этом поезде вместе с геодезической партией железнодорожников мы отправились до станции, откуда отходила так называемая «Мертвая дорога» на Лабытнанги, Салехард и Норильск. Построен был только участок до Лабытнанги. Дорога строилась ГУЛАГом, и лагеря располагались по всей ее длине. После смерти Сталина строительство прекратилось, лагеря закрыли. В том году прошла знаменитая Маленковская амнистия.
Участок Москва – Котлас запомнился несусветной жарой. В академической партии было два начальника – главный и мой, его заместитель, а также два коллектора – студентка и я. Я было намерился приударить за студенткой, но мне доходчиво объяснили, что она занята. Партию железнодорожников возглавлял майор весом в 130 кг. Как-то на остановке мы побежали за пивом. Бочка и очередь к ней оказались по другую сторону забора. Я полез на забор, а майор, несмотря на свой вес, бодро на него запрыгнул. Забор не выдержал и обрушился на бочку и очередь. Мы сбежали, но без пива. В поезде он обучал меня пить неразведенный спирт. Граненый стакан заполнялся спиртом, а сверху тонким слоем добавлялась наливка. Затем нужно было на выдохе аккуратно все это выпить. Навык был серьезным, и ошибки в исполнении были чреваты последствиями. Еще одной новостью для меня была нестандартная половая ориентация майора. Слава богу, он запасся партнером-географом, который сопровождал его в этой экспедиции, и мне ничего не грозило, но с этим явлением я столкнулся первый раз в жизни.
Мое экспедиционное образование продвигалось весьма быстро. На станции мы перегрузили багаж и отправились в Лабытнанги. Скорость существенно уменьшилась из-за того, что построенное на вечной мерзлоте полотно стало со временем волнообразным. По сторонам мелькали брошенные лагерные зоны с вышками и колючей проволокой. «Пристанище гусей, окраины России…» (В. Туриянский). Над воротами зон дружелюбно висели выцветшие лозунги «Добро пожаловать!».
В Лабытнангах мы расположились в домике экспедиции и начали подготовку к отъезду. Наняли лошадей, проводника из местных и трех рабочих – двух недавно амнистированных и одного, коми по национальности, мастера на все руки, похожего на индейца из романов Фенимора Купера. Поехали на катере в Салехард через пойму Оби. Зрелище неописуемого величия! Могучая река без конца и края! Низкие берега, поросшие лесотундрой. Второй раз я попал туда через 53 года и испытал то же волнение.