Мой сероглазый

Выкипел кофе на плите, спустилась тяжелая ночь Самайна, я не выдержала и уснула?

Иначе как я могу быть там, где он соблазнял меня, когда я впервые надела кольцо?

— Не просто надела, а призвала себе жениха. Я пришел. Почему же ты не рада?

Я наконец повернулась к тому, кто стоял позади меня.

Он не выглядел ни как тьма из сна, ни как пузатый отец семейства у Стоунхенджа, ни как хлебосольный хозяин на пороге дома, украшенного на Хэллоуин.

Он был строен и высок. Изящен — даже чересчур. Тонкие длинные пальцы скрипача, поворот шеи, пронзительно грациозные жесты. Точеные черты лица, аристократичный тонкий нос.

…серые…

…словно в лед вмерзло серебро…

Черные волосы, в беспорядке падающие на плечи. Свободная рубашка, черный пиджак, драные джинсы. То ли вольный художник, то ли безработный писатель, то ли еще какой творческий хипстер.

— Что ты от меня хочешь? — устало спросила я.

Свинцовая тяжесть в ногах, мелкая песчаная пыль в глазах, ватные руки.

Запах меда и розмарина.

Он просто сделал шаг ко мне. Легко, словно танцуя. Склонился, замораживая взглядом и проговорил в самые губы:

— Поцелуй меня.

От тонких пальцев разбегалось тепло — радостное, майское. Леденел затылок от ноябрьского ветра, но в крови зажигались искры, словно там, где он касался меня, начиналось лето.

— Зачем?

— Тогда ты станешь мне женой.

— У меня уже есть муж.

— Это неважно… — он рассмеялся так искренне, будто мне пять лет и я заявила, что когда вырасту, выйду замуж за папу. — Я был первым. Ты пообещала мне. Остальные неважны.

— Я отказываюсь. Забери свое кольцо.

Еще полчаса назад я не хотела его снимать, а теперь оно само скатилась с пальца мне в ладонь, сверкнуло под солнцем как тогда, когда позвало меня из весенней земли.

— Ты не можешь отказаться.

Он накрыл мою ладонь своей, и вопреки всем доводам разума, я почувствовала как по всему телу пронеслась дрожь радости. Мне нравилось, как он меня касался.

Мне нравилось, что он зажигал во мне лето.

— В смысле?

Но мне не нравилось, что у меня не было выбора.

— Просто поцелуй меня! — в голосе проскользнули нотки нетерпения.

— Зачем это тебе?

— Каждому фейри нужна смертная жена, чтобы обрести власть над сердцами и душами. Нашей магии нужна любовь.

— При чем тут любовь! Что будет, если я тебя не поцелую?

— Я буду звать тебя. Ждать тебя. Искать. Соблазнять… — он обнял меня за плечи, развернул к себе спиной и текучий голос пролился медом. — Пугать…

Сладкая дрожь столкнулась с дрожью ужаса, я замерла, чувствуя, как обжигающее дыхание касается моей шеи.

— Почему я?

— Потому что ты была одинокой. Отчаявшейся. Влюбленной. Таких в древние времена и уводили в холмы — танцевать вечно, танцевать столетия, танцевать годы.  Или минуты — как повезет.

— Но я больше не одинока!

— О… — серебристый смех прокатился щекочущей волной по позвоночнику. — Как ты ошибаешься.

— То есть, либо я тебя целую и становлюсь женой, либо не целую, и тогда ты меня преследуешь, пока не поцелую?

— Верно.

— А как освободиться?

— Никак.

Молния куртки вжикнув, скользнула вниз.

Тонкие пальцы взяли кольцо из моей ладони и осторожно надели обратно.

Я не сопротивлялась.

— Это несправедливо. В сказках фейри давали смертным шанс обыграть их.

— Ты до сих пор веришь в сказки?

Резкий звук автомобильного гудка вырвал меня из сна. Я потерла щеку, надеясь, что край окна, к которому я прислонялась, не отпечатался на коже. Автобус уже пробирался по вечерним пробкам неподалеку от моего отеля. Времени оставалось впритык — собрать вещи и доехать до аэропорта. Спать хотелось страшно. Зря я все-таки после нескольких дней плотной работы, гулянки на Хэллоуин и бессонной ночи еще поперлась по музеям и последним необследованным уголкам Лондона. Все-таки не девочка уже, организм обалдел от таких приколов и пытается уснуть везде, где получится. В шатле до аэропорта, на паспортном контроле, в самолете…

Уже в Шереметьево, где я с трудом держала глаза открытыми, чтобы совпадать с фотографией в паспорте, которую разглядывал пограничник, мне показалось, что в холодном кондиционируемом зале вдруг повеяло запахом медовой пыльцы. Я подняла голову — пронзительно-серые глаза офицера изучали меня насмешливо и зло.

— Что, поцеловать тебя? — поинтересовалась я раздраженно.

— Простите? — кажется, он нечасто слышал такое от пассажиров.

Нормальные карие глаза. Что мне вдруг привиделось?

В отместку за «неуместную шутку» меня продержали на границе лишние полтора часа, проводя личный досмотр и перетряхивая весь багаж, как будто я собиралась везти в Россию кельтских фейри, сложив их рядочками в чемодан.

***

— Привет! — муж чмокнул меня, не отрывая глаз от экрана. — Ты быстро, я даже не заметил, что ты куда-то улетала.

— И не соскучился? — проворчала я, уходя на кухню — убрать привезенный сыр в холодильник.

— Очень соскучился! — ненатурально бодрым голосом прокричал он из комнаты.

Я хмыкнула и потянулась на верхнюю полку, где стояла закрытая сковородка. Неужели он решил встретить меня ужином?