Мой собственный Париж

Мы начали движение, пронеслись через пробки, с шумом мчась по районам, которые мелькали так быстро, что я едва успевала осознавать, где мы были. Впервые после университета я оказалась на мотоцикле, и это так вскружило голову. Рев мотора, вибрирующего где-то в моих ногах, мощная тяга мотоцикла, все было гораздо эротичнее, чем раньше. А может, во всем был виноват мой спутник?

Наконец мы остановились. Я знала этот район. Он припарковался и повел меня вниз по аллее. Уличная вывеска гласила: «Проход дю Дезир». На полпути вниз он остановился у шоколатье. Аромат окутал меня еще до того, как мы вошли внутрь. Тот запах был опьяняющим и таинственным. Судя по виду витрин, устланного плиткой пола и зеркальных стен, магазину было не менее ста лет.

– Если ты не против, я куплю тебе то, что сам люблю, хорошо?

Я кивнула в ответ.

Жак и хозяйка лавки говорили настолько быстро, что я не сумела понять сказанного. Я глядела, как она кладет шесть продолговатых кусочков блестящего темного шоколада в серебряный пакетик и закрывает его с помощью фиолетовой этикетки. Затем во второй пакет она положила шесть круглых шариков матового темного шоколада, закрепив его той же этикеткой.

Выйдя на улицу, Жак открыл одну из упаковок и вытащил кусочек шоколада.

– Закрой глаза и открой рот. Не кусай, а просто дай ему растаять. Есть настоящий хороший шоколад – это мастерство.

Я доверилась ему, и он осторожно положил шоколад мне в рот. Вкус был очень интенсивным. Горький, тающий и шелковистый, с неожиданным цитрусовым послевкусием. Мое тело ощутило всю восхитительность вкуса и интимность самого жеста. Я была удивлена силой моей реакции и даже испугалась, осознав, насколько мне хорошо. Эмоции были неожиданными и сложными, за ними стояло так много запретного. Но я знала, что каждая частичка моего тела жаждала большего.

– Как только шоколад начнет таять… можешь начать жевать, – проинструктировал он. Я вздрогнула от его слов, повинуясь ему, надкусила мягкую, кислую оболочку конфеты. И ощутила вкус с гораздо большей интенсивностью, чем того ожидала.

Когда я закончила наслаждаться шоколадом, он вывел нас через проход на другую сторону улицы, затем мы шли вдоль улиц, пока не достигли следующего пункта назначения. Короткая улица выглядела довольно обыденно, по обеим сторонам стояли жилые дома, в конце улицы виднелась готическая церковь.

– Где это мы?

Жак показал на указатель – улица де ла Фиделите.

– О, и мы только что были на дю Дезир, – заметила я.

– А ты быстро схватываешь, – улыбнулся он.

И вправду.

– Так куда мы держим путь? – поинтересовалась я.

– Сама все увидишь.

Мы шли к церкви. Жак поведал, что в первоначальном виде в VI веке это был монастырь, затем он перестраивался в 1180 году и еще раз в пятнадцатом веке.

Он украсил свой рассказ историей о прихожанке, молодой вдове, которая, заручившись поддержкой духовника Винсента де Поля, в 1633 году создала орден Дочерей милосердия, чтобы помогать бедным и заботиться о больных. Ее орден, по его словам, распространился по всем уголкам мира, до сих пор процветает в Израиле, Америке и Австралии.

– Говорят, что ее тело нетленно, – тихо прошептал Жак с вынужденной драматической интонацией. – Ее даже хотели причислить к лику святых.

Мы дошли до конца улицы, где он отметил указатель.

– И вот мы здесь. От желания (rue du Desir – улица Желания) до верности (Rue du Fidélité – улица Верности), и теперь мы на улице Паради (rue de Paradis – улица Рая).

Совсем не похоже на мою личную жизнь, отметила я. Ведь желание моего мужа привело к верности, а совсем не к раю. Я улыбнулась, но в тот же момент почувствовала подходящие к глазам слезы. Сдерживая слезы, я оглянулась на витрину, на которую указывал Жак.

Все магазины на этой улице были посвящены сервировке стола. Витрины были полны хрусталя или фарфора. А сами здания состояли из комбинаций различных стилей последних ста лет, течение времени было заметно здесь везде – в плитке, витражах и других архитектурных деталях.

Жак привел меня в лавку Баккара. Пока мы шли вдоль элегантного вестибюля, гигантская блестящая люстра отбрасывала крошечные радуги на пол и стены и даже на наши лица и руки.

– Иди сюда, у них тут есть музей. Я хочу кое-что в нем тебе показать.

Внутри просторной комнаты с высокими потолками стеллажи ломились от многообразных предметов старины, изготовленных стекольщиками начиная с конца 1700-х годов. Пробираясь через них, он все вел меня в глубь музея.

Он знал самый путь. И вот наконец мы остановились. Мои глаза уже остекленели от всего этого ослепительного хрусталя.

– Эти бокалы, – сказал он, указывая на набор кубков, – были сделаны графом Тьерри для его любовницы в 1826 году.

Я обратила свой взгляд на бокалы. Пяти различных размеров одного водянисто-синего оттенка, ножки которых были изысканно украшены серебряным орнаментом поистине филигранной работы.

– Граф подобрал цвет бокалов к цвету глаз своей любовницы и за все те годы, что они были вместе, заказал более тысячи штук. На сей день остались лишь эти шесть. Все остальные были разбиты.

– Почему?