Мои странные мысли

Прошел почти год с первого прихода его к старику. Наконец Мевлют догадался, что квартира, в которой старец давал своим ученикам частные уроки по искусству османской каллиграфии, была также тайным местом встречи его секты. Одной из причин, почему Мевлют так поздно понял это, было то, что посетители квартиры, которая служила духовным центром, были по характеру тихими и замкнутыми. К тому же сам Мевлют долго не придавал значения происходящему. Он был так счастлив бывать у старца и знать, что в каждый четверг вечером старик найдет время поговорить с ним и выслушать его проблемы – даже если это займет всего пять минут, – что старался не думать обо всем, что могло испортить его счастье. Кто-то однажды пригласил Мевлюта на «вторничные беседы», обычно собиравшие от двадцати пяти до тридцати человек, на которых Святой Наставник беседовал с каждым, кто стучался в его дверь, но Мевлют отказался от приглашения.

Иногда он беспокоился, что, посещая тайную секту, совершает что-то незаконное, но всякий раз успокаивал себя, что, если бы это были плохие люди, которые совершают нечто дурное, у них бы не было огромного портрета Ататюрка на стене. Вскоре, однако, он понял, что портрет Ататюрка был там только для прикрытия – вроде того плаката с Ататюрком в шляпе, который висел прямо на входе в логово коммунистов на Кюльтепе, где они с Ферхатом часто бывали школьниками. Если полиция нагрянет в дом, благочестивые ученики могли бы сказать: «Какая-то ошибка! Мы все любим Ататюрка!» Единственным различием между коммунистами и политическими исламистами было то, что коммунисты критиковали Ататюрка постоянно. Но на самом деле верили в него; а исламисты никогда не говорили ни слова против лидера нации, хотя совершенно его не любили. Мевлют в душе сочувствовал последним, однако, когда некоторые наиболее дерзкие и откровенные из последователей Святого Наставника заявляли: «Ататюрк разрушил нашу славную пятисотлетнюю традицию каллиграфии, пытаясь подражать Западу со своей алфавитной революцией», он делал вид, что ничего не слышит.

Точно так же Мевлют не одобрял тех учеников, которые лезли из кожи вон, чтобы обратить на себя внимание учителя, но сразу начинали сплетничать и обсуждать телепрограммы, как только он выходил из комнаты. Ни в одной из комнат в квартире Святого Наставника Мевлют не заметил телевизора, и это беспокоило его, потому что в его глазах отсутствие «ящика» служило подтверждением тому, что здесь затевается что-то опасное. Посещавшие старца неофиты легко могли бы обрасти проблемами при следующем военном перевороте. С другой стороны, старик никогда не говорил Мевлюту ничего, что могло бы быть истолковано как политическая пропаганда или идеологическая обработка.

Райиха. Когда Мевлют работал в кафе, а Фатьма уходила в школу, у меня появилось много времени на вышивание. Нам больше не надо было беспокоиться о том, как свести концы с концами, и я работала потому, что мне нравилось вышивать, и потому еще, что мне было приятно самой зарабатывать деньги для себя. Чаще всего клиенты мне давали какую-нибудь картинку или страницу из журнала… Но иногда говорили: «Сама реши». Когда приходилось решать самой, я оказывалась в тупике, бесконечно рассматривая ткань, спрашивая себя, что я должна сделать, что я должна вышить на ней? Иногда идеи переполняли меня: узоры, цветы, облака, скачущие по полям газели. Я могла нанести их на занавески, наволочки, пододеяльники, скатерти и салфетки.

– Прервись, Райиха, ты опять обо всем забыла за работой, – говорила Рейхан.

Два или три раза в неделю Райиха брала за руку Фатьму и Февзие и отводила их в кафе. Девочки не часто видели отца, только по вечерам, когда он ненадолго заходил домой выпить чашку супа. Мевлют все еще спал, когда Фатьма уходила в школу, и обе девочки обычно были уже в постели, когда он возвращался домой в полночь. Фатьма и Февзие хотели бы ходить в кафе почаще, но отец запрещал им самостоятельно туда выбираться и настаивал, чтобы они всю дорогу держали мать за руку. Райихе не разрешалось ходить в Бейоглу, а особенно на проспект Истикляль. Когда она с девочками перебегала с одной стороны проспекта на другую, ей казалось, что она не столько уклоняется от потока машин, сколько бежит от толпы мужчин Бейоглу.

Райиха. Раз у меня есть такая возможность, мне хотелось бы объяснить – неправда, что я кормила Мевлюта во время обеда только супом. Я часто делала ему менемен[61] с петрушкой и зеленым перцем, жарила картошку, пекла пирожки и тушила фасоль с большим количеством сладкого перца и моркови. Как вы знаете, Мевлют любит жареную курицу с картошкой. Теперь он больше не продает плов, но раз в месяц я покупаю ему и девочкам курицу у Хамди-птичника; Хамди все еще делает мне скидку.

Они никогда не говорили об этом дома, но настоящей причиной, по которой Райиха водила девочек в кафе «Бинбом», было то, что там они могли до отвала наесться кебаба в лаваше и сэндвичей с сыром и сосисками, по горло напиться айрана и апельсинового сока.