Он зачем-то нарочно повторял не «мужчина», а «мусчина». Эльзу тошнило от его ужимок, шуток, лысины, одутловатого тела, суетливых движений. Она тоскливо смотрела на его руки – толстые пальцы, коротко обстриженные ногти.
Сегодня, когда он, сделав свое петушиное дело, одевался, она постаралась весело спросить:
– Так ты перезвонишь Свете, Чуня? Чтобы не сорвалось?
– А как же… Как же… – Он довольно усмехнулся. – Друзья познаются в бидэ, девочка моя.
Эльза через силу засмеялась.
Он нагнулся к ней:
– А ты не разлюбишь своего Чуньку? Ладно, карамелечка?
– Что ты, что ты!.. (Как же, держи карман шире!)
– Ты только поактивней будь в следующий раз… Двигайся, когда мы… поэнергичней… Обнимай, целуй крепче, когда я… Мы с тобой…
– Конечно, конечно. (Козел старый!) Я же, Чуня, не виновата. Я же устаю, как всякая трудящаяся женщина, – кто-то на работе наламывается, я – в школе…
– Ясно. Ладно… Вот в мае, когда абортарий сделают, двинем в одно место, на дачу. Отдохнешь, карамелечка. Развеешься.
Чуня присел на край тахты и начал строить планы: как это у них все будет на даче. Что они станут есть, пить, куда пойдут, что и как будут делать. Глазки его заблестели, он своими мясистыми пальчиками начал поглаживать Эльзу по груди, животу. (Когда ты смоешься, гад?!)
– Ох, люблю я молоденьких девочек! – вдруг признался он.
– И многих ты любил?! – нарочно ревниво округлила глаза Эльза. (Скольких ты нас попортил, козел?!)
– У меня еще все впереди, карамелечка. Вас много. Вы все тоже хотите настоящего мусчину попробовать.
(И не стесняется, гад! Я у него – очередная подстилка. Так бы и задушила, загрызла, впилась бы в мясистую шею твою зубами, всеми зубами.)
– А полтинник? – вернула Чуню на землю Эльза.
– Не боись. Все будет о’кей.
Когда за Чуней наконец-то захлопнулась дверь, Эльза долгим взглядом посмотрела в темное апрельское окно. Ее подташнивало, сосало под ложечкой. Она лежала, положив руки на живот, и будто искала спасения у городского неба, у его темнеющих глубин. Как же Эльзе было худо, кто бы знал!
Вечером она попыталась поднять с одного бока платяной шкаф. Слышала, что от тяжестей бывает выкидыш, но не помогло.
Эльза стояла под горячим душем и глотала слезы.
А назавтра Чуня исчез. Он не позвонил ей утром, как обычно, не явился в парк на вечерний променад. Эльза гуляла в одиночестве уже добрых два часа, продрогла до костей, то и дело стреляя у прохожих пацанов сигареты. Телефона Чуни она не знала. Обрюхатил, сволочь, и концы в воду, полтинник кто будет доставать – Пушкин?
Не появился Чуня и на следующее утро. В школе Эльза, как всегда, думала о своих проблемах: что ей делать? Как быть?
И придумала.
Ей нужны деньги – пятьдесят рублей. Так она их возьмет у тети Вали. И после уроков, не переодеваясь, в синем, лысеньком на рукавах костюмчике, в серой блузке, с сумкой через плечо, поехала на другой конец города.
К счастью, тетя Валя была дома.
– Надо же, как ты меня застала! – удивилась тетя Валя. – А я приболела сегодня, ушла с работы пораньше. Отпросилась… Ну, как твои дела, отличница?
– Нормально, – буркнула Эльза. – Теть Валь, что у тебя поесть?
– Хочешь, блинов напеку?
– Не надо.
– Ну, тогда – обычный обед.
Тетя Валя накрыла на стол: прозрачные праздничные тарелки из тонкого фаянса, мельхиоровые изящные ложки и вилки, кружевная соломенная хлебница. И все так чистенько, вылизано. То и дело тетя Валя стирала из-под Эльзиного локтя с клеенки невидимые пылинки.
Обед состоял из куриного супа, рыночных помидоров с зеленью, ароматного, горкой на тарелке, риса и сочного куска мяса. «Наверное, тоже с рынка», – подумала Эльза, вгрызаясь в аппетитный кусок.
К чаю тетя Валя извлекла из своих неиссякаемых в любое время года запасов баночку клубничного варенья и остатки позавчерашней давности тортика.
– Ну-с, теперь рассказывай тетке: как живешь-можешь?
– Нормально, – повторила, как и час назад, Эльза. – Теть Валь, а я к тебе – по крупному делу.
– Да? – Тетя Валя округлила глаза. Она не любила внезапных, ошарашивающих сообщений.
– У меня скоро выпускной вечер, через два месяца. Сказали десятку сдать на праздничный стол. И еще мне позарез нужны сорок рублей на платье! – выпалила Эльза, смеясь.
– Десять? Сорок?
– В общем, мне нужно пятьдесят рублей. Я тебе отдам, теть Валь. Отец получит – и я отдам, теть Валь.
– Хорошо, я дам десять рублей. На этот… праздничный стол. А с платьем – потом.
– Теть Валь, я ткань приглядела. Ведь расхватают. И с матерью подруги уже договорилась – она и раскроит, и сошьет.
– У меня нет пятидесяти рублей, девочка, сию минуту, – возразила тетя Валя. – Приглядишь другую ткань, попозже.
– Я у тебя никогда и ничего не просила в жизни, – членораздельно процедила Эльза. Глаза ее стали похожими на рысьи. – И ты мне никогда и ничего не предлагала – в помощь, по-родственному. А могла бы… Так вот, сегодня я прошу пятьдесят рублей. С возвратом. Сегодня. Больше никогда не буду просить.
– Я… ты… Как можно?.. – Тетя Валя не ожидала услышать от Эльзы правду-матку, да еще произнесенную как приговор. – У меня нет…
– Есть. Показать?