Мой сводный брат

— Извини. Я не хотела. Это можно склеить?

Брат смотрит на меня взглядом, от которого внутри всё стынет, а по коже бегут мурашки. Я испуганно отступаю на пару шагов назад, прижимаясь к раковине спиной.

Джеймс сжимает глиняные осколки в кулаке с такой силой, что они врезаются в кожу.

— Склеить? Ты склеишь рамку, и что? Вернёшь всё, как было?! Ты ничего не сможешь… ни склеить, ни исправить. Ничего. Ясно?

Он заносит руку. Как для удара. Мне становится настолько страшно, что я прикрываю голову руками. Готовлюсь к тому, что он задаст мне первосортную трёпку. И на этот раз будет целиком и полностью прав, потому что я первая начала дразниться.

Слышится грохот. Я зажмуриваюсь ещё крепче. Звук быстрых решительных шагов. Тишина…

Я едва дышу. Делаю это через раз, опасаясь открыть глаза. Джеймса в кухне уже нет — это главное. Я осторожно открываю сначала один глаз, потом второй. Оборачиваюсь, глядя в раковину, где валяются осколки, на одном из них виднеются капли крови.

Потом я обвожу кухню медленным взглядом. Мне, чёрт побери, нужно прибрать всё это. Как можно быстрее… И надо что-то сделать с разбитой керамической рамкой. Я осторожно собираю осколки, понимая, что она сделана вручную из полимерной глины. Тонкая и изящная работа. Наверняка её делала мама Джеймса. А я уничтожила память о ней своей неуклюжестью.

Не знаю, за что хвататься — за уборку или за починку рамки. Но понимаю, что Джеймс прав. Как бы аккуратно я ни пыталась склеить разбитую рамку, останутся уродливые швы, а некоторые осколки настолько крошечные, что склеить их не получится.

Я всё испортила. К горлу подкатывает тошнота. Мне хочется плакать. Но стоять и размазывать слёзы — это не вариант. Всего на мгновение во мне мелькает слабая мыслишка — позвонить мисс Франческе и попросить её о помощи с уборкой. Мексиканка — добродушная женщина, видно, что она искренне любит семью Джеймса. Почему-то я уверена, что она не откажет. Но потом мне становится стыдно привлекать к помощи постороннего человека. Сама всё испортила? Самой и убирать. Поэтому я вытаскиваю на свет пылесос и начинаю убираться. Стараюсь делать всё быстро и точно. Но муку разнесло повсюду. Мне предстоят около двух часов утомительной уборки, а ведь надо ещё склеить рамку и как-то извиниться перед Джеймсом. Он заперся в своей комнате и не появляется с самого полудня. Наверняка обиделся на меня. И за дело, должна признаться. Я должна была вести себя осторожнее. Ведь Франческа чётко дала мне понять, что Джеймс был близок со своей мамой, а её скоропостижная смерть ударила по нему очень сильно. Дурында ты, Джо!

В голове теснятся множество мыслей. Где-то на закоулке мелькают мысли и о Тайлере. Ведь парня по какой-то причине замели в участок. Говорили что-то о залоге… Я очень мало знаю о нём, и хотела бы выяснить подробности — вытащит ли кто-нибудь дерзкого хулигана из-за решётки? Или он останется там? У Тайлера должна быть семья, друзья. Помогут ли они ему? Но если я брошусь узнавать всё о Тайлере через его знакомых, то не смогу загладить вину перед Джеймсом.

Нужно выбрать, в каком направлении двигаться. Колебания недолгие, а перевес значительный. Я выбираю сводного брата.

Как покажет время, я всегда буду выбирать его. Однажды это принесёт мне немало огорчений и проделает в моём сердце дыру размером с лунный кратер. Но пока я свято верила, что всего лишь хочу извиниться и поддержать брата. По-родственному. По-дружески.

По-родственному? Ох, Джо. Как бы ни так…

Глава 31. Джоанна

Я волнуюсь. Ещё ни разу в жизни не волновалась так, как сейчас. Стою под дверью спальни сводного брата, но ощущение, словно перед эшафотом, а палач любовно поглаживает нож гильотины и добродушно усмехается:

— Сюда, маленькая девочка. Это будет не больно. Наверное…

Стоит признать, что я трушу. На шее под волосами выступают капельки пота. Я отчаянно и дико трушу, боясь даже постучать в дверь спальни Джеймса. Прошло уже несколько часов, а он так и не вышел из неё. За дверью стоит гробовая тишина. И меня это ужасно пугает.

Такая тишина стояла однажды за дверью спальни моего отца, когда мама ушла от нас. Она оставила записку. Я к тому времени уже могла читать, поэтому разобрала буквы, поняв только то, что мамы у меня больше нет. Есть только папа. Помню, как я побежала в его спальню. Она была заперта, а за дверью стояла гробовая тишина. Я долго стучала, сбила пальцы в кровь, облилась слезами и закатила истерику, подумав, что и папы больше нет. Он открыл дверь спустя час, а я даже икать не могла от паники. Увидев, в каком я состоянии, испугался ничуть не меньше меня. Это был единственный раз, когда он напился мертвецки и уснул. Больше такого не было, и он всегда был внимателен ко мне… Но воспоминание и сосущее чувство потери остались со мной навсегда.

И сейчас, стоя перед дверью спальни Джеймса, я испытываю то же тошнотворное головокружение, а паника сжимает сердце ледяными пальцами, мешая дышать. Я представляю всякие ужасы. Страх иррационален, и я ничего не могу с ним поделать. Он просто есть.

Стучу чуть громче.