Мой сводный кошмар

Выйдя из душа, наспех завязываю полотенце на голове, надеваю джинсы, любимую белую майку, захватываю с собой джинсовую короткую куртку – по утрам еще довольно прохладно, тем более когда едешь на байке, и спускаюсь на кухню.

Благо в холодильнике изобилие. Евгения Петровна и так каждый день старается сделать что-нибудь вкусненькое, и побольше-побольше, но вчера она скорее присматривала за тем, чтобы яства из ресторана не посрамили хозяина. Осталось много до неприличия, но я выуживаю черный хлеб, красную рыбу и, пока сооружаю бутерброд, слежу, чтобы из турки не убежал кофе.

Смеюсь про себя: Лука, как ценитель и давний поклонник чая, мой выбор бы не одобрил.

Время на телефоне показывает, что мне уже пора выходить, но вдруг я успею сделать хотя бы глоток…

Еще нет и восьми, все в доме спят, и я стараюсь передвигаться бесшумно. В открытое окно доносится пение птиц и шум ветра, небо нависает сизыми тучами, думая: а не опрокинуться ли на землю дождем? Негромко напеваю под нос «Осень» Centr, которую когда-то давно где-то услышала, и она врезалась в память, сотни раз стояла на повторе, пока не запомнилась:

И все не так уже, в глазах нет искры,
А осень бьет и падают листья.
И кто-то медленный, а кто-то быстрый.
Ваше счастье на земле – это всего лишь мысли.

На душе хорошо и спокойно.

И вдруг я чувствую, что на кухне уже не одна.

А потом убеждаюсь в этом, когда слышу у себя за спиной те же слова, что только что пела, только на этот раз вместе с мелодией.

И еще до того, как мужской голос сухо отвечает: «Занят», я понимаю, что это Кирилл.

И вспоминаю, где впервые услышала эту песню, – три года назад, когда она неожиданно заменила тяжелый рок в качестве рингтона у него на смартфоне.

Глава 11. Алиса, настоящее

Он стоит, прислонившись к проему двери.

Ни слова не говорит – просто смотрит. Пристально, тяжело, будто сканируя и разбирая меня на мелкие атомы своим сапфировым взглядом.

Хочу отвернуться, а не могу.

Меня словно парализует, как уже бывало не раз.

Живым и свободным остается лишь взгляд, который самовольно, вопреки моему желанию, ползет по татуировке на обнаженном торсе Кирилла. Длинные черные крылья тянутся от ключицы к ключице, на левом плече неровные лучи, как от разбитого солнца, а от них до запястья новый рисунок – воин с мечом, у ног которого лежит то ли оперение, то ли чешуя в виде трофея.

Скользнув по впалому животу, взгляд лишь мельком задерживается на штанах со слишком низкой посадкой и стремительно поднимается вверх. Залипает на светлой щетине, придающей лицу еще большую жесткость, и все равно попадает в капкан, от которого старательно убегал.

Дышать…

Помню ли я, как дышать?

Сомневаюсь. Тем более когда он поднимает правую руку и медленно проводит по нижней губе большим пальцем. А затем указательным.

И все так же – глядя в мои глаза.

И проверяя, помню ли, понимаю ли, что именно этими пальцами он вчера прикасался ко мне.

Не хочу выдавать эмоции, но чувствую, что щеки начинают пылать, в горле пересыхает, а мелкая дрожь, которая была утром, ничто в сравнении с тем, как меня лихорадит сейчас. Мне кажется, дрожит каждая клеточка тела, а внутри меня все сжимается в колючий комок, который мешает сделать следующий вдох.

В себя меня возвращает тихое шипение за спиной. Очнувшись, снимаю турку с плиты, но перелить кофе в чашку не успеваю. И к лучшему, потому что я двигаюсь неумело, неловко, то и дело задевая какие-то предметы локтями, – все равно пролила бы. А так – звонок, в котором, к счастью, звучит другая мелодия, не та, которую я напевала минуту назад.

Минуту ли?

Полчаса назад?

Без понятия.

Да и неважно, сколько я пробыла в таком состоянии. Важно то, что я из него выбралась, очнулась от странного морока и не могу больше здесь находиться.

Сбрасываю звонок – условный знак, Лука поймет, что я уже выхожу.

Направляюсь к двери, но, наверное, слишком поспешно. Потому что, когда оказываюсь возле Кирилла, который не сдвинулся ни на шаг и тем самым продолжает загораживать мне выход из кухни, полотенце раскручивается и падает на пол.

Не успеваю его подхватить.

И не успеваю поднять.

Кирилл неожиданно проводит пальцами по моим волосам, а потом наклоняется и, прикрыв глаза, делает шумный вдох.

Я знаю, что за этим последует. Знаю, потому что так уже было. Он отшатнется, изогнет губы в колючей усмешке и спросит, почему я пользуюсь каким-то дешевым дерьмом, если в ванной полно дорогих шампуней с нормальным, привычным запахом, можно даже без запаха – лишь бы волосы не пахли так сильно…

А я, как и прежде, отвечу, что любой запах лучше, чем духи его подружек, которыми он напрочь пропитан, дышать невозможно…

Но сейчас все почему-то иначе.

Он не отшатывается от меня, как от чумной. Наоборот. Его пальцы зарываются в мои волосы, слегка тянут за них, вынуждая меня развернуться и практически прикоснуться губами к черной татуировке.